111 
Мария затравленно огляделась. Взгляд ее на мгновение остановился на монументальной лепнине потолка – безглазые гипсовые лики каких-то богов, мертвые, припорошенные пылью цветы и листья показались ей кошмарным сном. Живые люди, безмолвно бегущие за ней по ступеням, тоже были участниками этого кошмара. Мария в отчаянии дернула рукой замок, и его дужка неожиданно легко отвалилась.
Она сорвала незапертый замок и швырнула его вниз точно гранату – кто-то болезненно вскрикнул. С грохотом отлетела щеколда. Мария дернула на себя дверь и влетела на чердак. Он был огромен, как футбольное поле, и весь перегорожен толстенными балками.
Мария побежала, не осознавая, куда бежит и зачем. Она тут же споткнулась о поперечную балку и со всего размаху рухнула на насыпное покрытие. Оглушенная ударом, она некоторое время лежала, пытаясь что-нибудь рассмотреть в кромешной тьме, царившей на чердаке.
Вдруг в полосе тускловатого света, падавшего из раскрытой двери, появились тени преследователей. Они остановились и вполголоса начали совещаться. Марию они не видели. Стараясь не шуметь, она осторожно приподнялась на четвереньки, потом встала и, шаря в темноте рукой, стала продвигаться в дальний конец чердака.
Через некоторое время в стороне она заметила слабое свечение. Подойдя ближе, увидела слуховое окно. Мария приблизилась к нему и попыталась открыть раму.
И в это время на чердаке вспыхнул свет – загорелись электрические лампочки, протянутые вдоль балок. Свет был не слишком мощным, и преследователи не сразу заметили девушку. Она в отчаянии дергала заклинившую защелку и никак не могла с ней справиться.
– Вон она! – крикнул кто-то, и Мария услышала торопливый хруст шагов за спиной.
Ей наконец удалось справиться с защелкой, и рама подалась. Мария толкнула ее, и свежий ночной воздух с еле заметным вяжущим ароматом дубовой листвы ударил ей в лицо. Мария подтянулась на руках и вылезла в окно на покатую крышу.
Гладкая оцинкованная поверхность холодила босые ступни. Внизу покачивались темные верхушки деревьев и молочно светились фонари. Мария побежала по крыше, которая гулко загремела под ее ногами. Сзади приказывали ей вернуться, но она, не реагируя ни на что, бежала все дальше и дальше.
Наконец крыша кончилась. Мария стояла на краю конька – дальше был обрыв и недоступный новый корпус. Сквозь широкие окна были видны ярко освещенные, стерильной белизны коридоры. Внизу серебрился асфальт и темнел газон.
Преследователи тоже выбрались на крышу – Мария различала их неясные силуэты и слышала приглушенные голоса. Видимо, они совещались, что делать дальше. Их беспокоило, что неуравновешенная пациентка может сорваться с крыши.
Наконец из группы выделился какой-то человек в белом халате и осторожно пошел к Марии, оскальзываясь на гладкой поверхности и балансируя руками. Она слышала, как человек негромко чертыхается, стараясь сохранить равновесие, – наверно, у него были скользкие подошвы.
Неожиданно все происходящее показалось ей жутко смешным. Она истерически расхохоталась. Человек замер в неловкой позе и с удивлением посмотрел в ее сторону.
Мария хохотала, не в силах остановиться. Ее смех разносился по ночному парку, точно клекот неведомой экзотической птицы. Марии все казалось смешным – и беготня по крышам, и убийство с помощью шприца, и бесконечное ожидание, и ее нелепая любовь к нелепому страшному человеку, который сказал ей, что пути назад нет. Ну, нет так нет – она и не собирается возвращаться. В лучшем случае ее ждет психушка.
– Э, послушай! – робко окликнул Марию человек в белом халате. – Давай поговорим!
– Давай! – охотно согласилась Мария. – А о чем?
– Тебе нужно спуститься вниз, – мирно сказал человек. – И принять лекарство. Пойдем со мной. Тебя никто не обидит – я гарантирую.
Мария рассмеялась – но теперь смех ее был негромким и совсем невеселым.
– Спасибо за заботу, – сказала она. – Но лекарство я уже приняла. А вниз спущусь и без вашей помощи.
И прежде чем ей успели как-нибудь помешать, Мария повернулась и шагнула с крыши. Она даже не вскрикнула. Раздался короткий шорох и глухой сильный удар. Человек в белом халате медленно присел на оцинкованную поверхность и вытер рукавом лицо – ему стало дурно.
В это время медсестра, догнавшая Любовь Михайловну, передавала ее охранникам, а те, в свою очередь, подъехавшим милиционерам. Вину свою она не отрицала, послушно и ровно отвечала на задаваемые вопросы, и что в это время творилось в ее душе, определить было невозможно.
111 
