62 
– Ладно, если так, постараюсь что-либо узнать, – тяжело вздохнув, наконец согласился он.
Татьяна поднялась.
– Подожди, куда спешишь? – заволновался хозяин постоялого двора. По-воровски оглядевшись по сторонам, хотя в этом не было никакой необходимости, и понизив голос до шепота, он предложил: – Мне из Киргизии такие шишки прислали. «Кумар» – м-ня.
Он сложил щепоткой пальцы и чмокнул в них, тут же раскрыв ладонь, как раскрывается бутон цветка. Затем с фальшивой улыбкой уставился на Татьяну, ожидая ее реакции на его роскошное предложение. Золотой оскал выказывал полное радушие, а глаза смотрели одновременно похотливо и настороженно, с изрядной примесью любопытства. Поскольку женщина продолжала хранить молчание, он добавил заветную, с его точки зрения, фразу:
– Э-э-э! О деньгах не думай! Я угощаю.
Татьяна нисколько не сомневалась в таком финале беседы.
– Как-нибудь в другой раз. Извини, сейчас очень спешу, – твердо отказала ему Татьяна и попросила себя проводить.
Пока они шли по коридору, Кадетка на время сделалась объектом наблюдений многочисленных черных глаз. Любопытные земляки и землячки Зарифа провожали женщину веселыми замечаниями на родном языке. Очутившись на улице, Татьяна бросила взгляд на часики и направилась к телефонной будке. Пора было звонить Грушину.
* * *
– Поедем, красо-о-о-тка, ката-а-ться! – подпевал Игнат Валерианович магнитофону густым баритоном. Он давно уже по-хозяйски опустил руку на плечо Татьяны и, довольный донельзя, помогал Лидии Андреевне Руслановой выводить рулады.
Они совсем недавно покинули «Тройку» – небольшой уютный ресторанчик в центре города и теперь катили по направлению к загородной усадьбе Грушина на Зоналке. Там он обещал мнимой гостье из Питера настоящую стерляжью уху, баньку и многие прочие прелести жизни, о которых разгулявшийся директор банка пока только деликатно намекал.
Татьяна для вечера с Игнатом Валериановичем выбрала себе имя Элеонора. Впрочем, назовись она Дунькой, ничего бы не изменилось в отношении к ней сибаритствующего провинциала.
«Мерс» белым лебедем вплыл на Соколовую гору и, повернув, проехал мимо хмурого работника ГИБДД, вышагивающего под моросящим дождем вдоль КП.
Погода вновь испортилась. Татьяна даже пыталась намекнуть Грушину, что осенний вечер, сдобренный густой изморосью, – не самое лучшее время для отдыха на природе. На что бывший социальный работник беззаботно ответил, что в его «сараюшке» лучше, чем в пятизвездочном отеле, а рыбу никто и не собирается ловить – ее привезут, уху сготовят и вообще – все это детали, которыми не стоит забивать голову.
Тем временем машина вышла на трассу, и водитель прибавил газу. Проезжая мимо поселка Юбилейный, он неожиданно сбавил скорость.
– Ты чего, Петро? – добродушно рыкнул на него Грушин.
– Да вон, падла…
Кого он имел в виду, ни Татьяна, ни Игнат Валерианович постичь не успели. Лобовое стекло со стороны водителя покрылось сетью трещин. Сам же рулевой их роскошной тачки завопил дурным голосом. Машина вильнула вправо и скатилась на поле, где благополучно заглохла.
Владелец «Фламинго» застыл словно в коме, тараща ничего не видящие круглые глаза. Губы его при этом непрерывно шевелились.
Водитель вывалился в открытую дверцу и катался по земле, вопя от боли. Татьяна тоже выскочила в вечерний сумрак, инстинктивно пригибаясь. Она напряженно вглядывалась в темноту, но никаких признаков опасности ей обнаружить не удалось. Как она поняла, очередь прошла мимо, и лишь одна пуля случайно досталась водителю. Судя по тому, что нападавшие не предприняли никаких дальнейших действий, убивать Грушина они вообще не собирались. Возможно, его просто хотели напугать. Кстати сказать, если цель неизвестных была именно такова, то они своего вполне добились. Игнат Валерианович сидел ни жив ни мертв, пребывая в полной прострации.
Меж тем Соколова занялась водителем. У того оказалось прострелено плечо. Татьяна перевязала бедолагу, как могла.
– Вы целы? – обратилась она к генеральному директору банка. Сама она совершенно не сомневалась в этом.
Грушин явно не слышал ее. Кадетка сильно потрясла его за плечо, и Игнат Валерианович словно очнулся.
– Меня чуть не убили! – Лицо его приняло выражение ребенка, у которого в песочнице отобрали совок. – «Чернота» проклятая, совсем охамели! Франт – сука!! Я его в порошок сотру!!!
62 
