62 
Крыша, где я провел сегодня весь день, — последний в этом году объект. Зимой работа тоже будет: наша бригада займется сбиванием сосулек. Борьба с сосульками — выгодный бизнес, город Москва неплохо оплачивает очистку крыш и удаление наледей. Кормилец Леня уже предупредил: никто из нас не останется без дела. Но я не уверен, что хочу продолжать.
Ни в чем не уверен, ни в будущем, ни в настоящем, — не знаю даже, как распорядиться сегодняшним вечером.
Можно поехать к друзьям; я уединен, но не одинок, у меня есть товарищи.
Можно позвонить Асе, она хорошая девушка и помогает мне выживать сексуально.
Можно взять бритву, лечь в теплую воду и вскрыть вены.
Можно вернуться к жене и сыну.
Или вообще ничего не делать, никому не звонить и никуда не возвращаться.
Несколько минут лежу недвижно, а потом хихикаю от восторга, который медленно уходит, оставляя едкое послевкусие, и резко встаю, гимнастическим движением подогнув к голове колени. Я знаю, как проведу остаток вечера. Это пришло извне, подобно стихам. Врубаю верхний свет, выдвигаю из-под стола коробку, раскрашенную ярко, словно парус виндсерфера, и вытаскиваю пластмассовый вездеход. Подарок сыну на день рождения. Огромная игрушка достает мне почти до колена. Специально купил большую, мощную, чтоб ребенок не гонял ее по квартире, надоедая матери, а шел на улицу — сам развлечется и друзей позабавит, да и понты перед ними кинет. В восемь лет бывает полезно кинуть понты.
Проверяю аккумуляторы и пульт, выдвинув антенну и мгновенно вспомнив Чечню. У ярко-желтого пластикового монстра даже есть фары! Подхватываю агрегат за передний бампер, выхожу. В лифте на меня весело смотрит юная, очень худенькая девочка, соседка с восьмого этажа. Я улыбаюсь. Понятно, что отцы покупают игрушечные машины не только для своих малолетних сыновей, но немножко и для себя тоже.
Пульт, размером с том Бунина, не влез в карман, держу его под локтем. Надвинув капюшон — дождь снова сеет, жесткий, но не злой, — пересекаю полутемный, в лужах и ямах, двор, перехожу дорогу. За ней начинается широкая набережная, нечто вроде благоустроенного парка вдоль реки, со скамейками и дорожками. В хорошую погоду скамейки все заняты, а сейчас темно, холодно и мокро, желающих отдыхать на свежем воздухе нет. Теперь, когда осталось только устроиться поудобнее, я не спешу. Иду вдоль железобетонного парапета, — за ним черная гладь реки, еще дальше — противоположный берег, густо мерцают огни. Те самые, которые «окна жолты». Здесь царит настоящая городская тишина, то есть шум машин никуда не делся, но отодвинут на периферию внимания, и когда я прикуриваю сигарету — слышу не только щелчок зажигалки, но и бодрое гудение язычка пламени.
На одной из скамеек все-таки сидят: целая команда, звон бутылочного стекла, мат, звуки плевков. Это местное население, братеевские аборигены, американцы называют таких «уайт трэш», но я уважаю трэш-эстетику, в ней есть своя правда, и, когда слышу обрывок разговора, получаю подтверждение: нормальные ребята, свои, не совсем дикие, «…потому что это, бля, не по-людски, — хрипло урезонивает один трэш-мэн другого трэш-мэна, — и не просто, бля, не по-людски, а еще и не по-пацански, это я тебе как пацан говорю, понял? Не просто типа как твой близкий, а как пацан — пацану…»
Мне хочется сесть на соседнюю лавку, запустить пластмассового зверя, чтоб ездил на виду у них, чтоб мы все развлеклись. Например, я попрошу у них закурить, и нажатием кнопки на пульте подгоню вездеход к ногам трэш-мэнов. Они положат сигарету в кабину, и машина привезет груз ко мне. Это будет смешно и сердито. Но вдруг вся компания почему-то снимается с места — сунув руки глубоко в карманы, энергично удаляются, даже не взглянув на меня. Видимо, вызваны друзьями на важное дело — морду кому бить, вступиться за чью-то честь пацанскую.
Остаюсь совсем один, ставлю зверя на асфальт. Нажал кнопку, двинул рычажок — и машинка, громко урча, рвет с места, освещая путь четырьмя миниатюрными, но яркими фонарями.
Вот так, думаю я. Вот так, да.
Колеса большие, с крупным протектором, моторчик на удивление тяговитый. Направляю аппарат прочь с дорожки, на траву, по камням и кочкам, — все нипочем, несется, преодолевая препятствия. Целое ралли, Париж — Дакар, ага.
Совсем один, в темноте, задница намокла, дождь то слабей, то гуще, а я доволен, улыбаюсь. Желтый механизм верещит шестеренками, и мчит, и фары блещут.
62 
