Куда ни глянь, кругом Иерусалим

Декорация представляет Пьяцетту в Венеции с коллонадой Палаццо Дукале.

ТАРТАЛЬЯ (вытирая лоб платком)

• Проклятая жара! Венеция несносна!

БРИГЕЛЛА

• И всюду немцы-педерасты…

ТАРТАЛЬЯ

• Томас Манн!
• Упадок, увядание культуры.
• Да, прав, конечно, радикальный Маринетти —
• Разрушить, утопить ее в лагуне,
• Отдать к чертям хорватам-недотепам.
• Мне хочется скорей вернуться в Рим.

Бригелла напоминает Тарталье о том, как накануне Венеция рукоплескала ему, когда он в своем великолепном мундире, со свойственной ему великолепной выправкой, в великолепной шапочке с пером, при виде которой на глаза каждого итальянца накатывают слезы, вышел на балкон. И каким униженным и жалким выглядел рядом с ним этот выскочка-канцлер в коричневом пальто, застегнутом на все пуговицы.

ТАРТАЛЬЯ

• О этот Пульчинелла деи Тадески!
• Смесь раболепства с наглостью! (Кривляясь.) «Ушитель!
• В главе восьмой моей бессмертной книги…»
• Майн Карпфен! Рыбьим жиром истекает
• В своем пальто. Бессмысленный паяц!
• А эти водянистые глазенки!
• А усики! А челка! Пульчинелла!

БРИГЕЛЛА

• На вилле в Стра вы провели с ним вечер…

ТАРТАЛЬЯ

• О, это было сущей пыткой ада!
• Он мне цитировал без умолку себя.
• А ночью этот гнусный бред немецкий
• Тысячекратно был умножен комарами,
• И в липком жаре загородной виллы
• Они всё ныли и пищали, так что я
• Глаз не сомкнул ни на минуту, право.
• Уж за полночь ко мне пришел Буонопарте,
• Тяжелым задом на кровать уселся
• И молвил непреклонно и сурово:
• «Нельзя пускать в Европу обормота.
• Ты Австрию обязан защитить».

БРИГЕЛЛА

(Сообщает, что иностранный гость вскорости должен закончить осмотр коллекции картин во Дворце Дожей и присоединиться к Наследнику Цезарей у коллонады.)

• А вот и он сам!

Появляется ПУЛЬЧИНЕЛЛА с томиком «Камней Венеции» Рескина в фишеровском карманном издании для немецких туристов. БРИГЕЛЛА удаляется, почтительно кланяясь.

ПУЛЬЧИНЕЛЛА

• Майн штарший друг! Ушитель! Вот и ви!
• Как много мне искусства в этот горотт!
• Вот это книга ошень помогайт.

Похлопывает ладонью по обложке перед носом у Тартальи. Тот, уверенный, что этот томик – нечто иное, как давешний «Майн Кампф», гадливо отшатывается.

ТАРТАЛЬЯ (в сторону)

• Маньяк! Каррикатурра! Бурратино!

ПУЛЬЧИНЕЛЛА

• Я осмотреть хотель би коллонаду —
• О ней так много аутор написаль…
• (Листает книжку.) Вот тутт, вот тутт! Вот тутт в музеумфюрер…

ТАРТАЛЬЯ (в сторону)

• Лунатик! Дзанни! Графоман пустой!
• Сейчас опять затянет он волынку
• О превосходстве тупорылой расы…

(Резко поворачиваясь к Пульчинелле, с вызовом.)

• Я львицу вырастил! Италией назвал!

ПУЛЬЧИНЕЛЛА

(Коверкая слова, рассуждает о том, что подлинно арийскому духу пристало черпать вдохновение не в носатых и бородатых старцах и не в дегенеративных еврейках с вырожденными младенцами, но в мужественных образчиках героической античности.)

• Што это здесь? Так много винограда!
• Как путто разливается райнвайн!

Заглядывает в книжку. Тарталья исполняет лацци без слов, будто ему в правое ухо влетел комар и теперь он с правой стороны ничего не слышит.

ПУЛЬЧИНЕЛЛА (читает)

Как это всегда характерно для ранней скульптур, фигури знашительно уступают растительним мотивам… так, так… первой половине шестнадцатого века… так, так… не возникает вопроза о том, што голова швятоффо Зимеона… так, так… то ше изобилие штруящихся волоз и бороди, но виполненнихь в мелькихь и крутихь завиткахь, и вени на рукахь и на груди ошершени резше, скульптор бил явно изошренней в изяшнихь линияхь листви и веток, шем в фигуре, ввиду шего, што везьма примешательно для раннего майстера, он потерпел фиазко в попитке своего рассказа, ибо зожалением и изумленьем штоль равно отмечени черти всехь триохь праттьев, што невозможно определить, котори из нихь Хам!!!

Читая, Пульчинелла все более и более навинчивается таким образом, что к концу заключительной фразы он совершенно выходит из себя и последнее слово выкрикивает со страшным надрывом, на пределе громкости. Тарталья, в этот момент повернувшийся к нему левым боком, подпрыгивает на месте и зажимает левое ухо.

  83