4

Гуляем мы с Лянхаб по Ксар-Сохуму. Прохожих останавливаем, пытаемся про улицу Иилян у них выспросить. Они только плечами жмут недоуменно и в разные стороны света посылают. Уже и поесть раза три успели и городом налюбоваться до изжоги. Красивый он, но мрачный. В Ксю-Дзи-Тсу солнце всегда светит, домики маленькие, одноэтажные, по ночам фонари горят зеленые, деревья растут, гремлины по улицам бегают, хоть и не существует их. А здесь сплошь и рядом ранняя готика, все темное, высокое, в небо стремится. Кафешки, наоборот, в подвалы запрятаны, пять минут будешь по лестнице спускаться, прежде, чем поешь. А небо над этим всем висит, и время от времени тучами вниз падает, к самой земле. Охотится, наверное.

Лянхаб рассказывает, как она сюда первый раз ездила, лет сто назад:

— Ну да, я тогда с Гепой познакомилась, мать его так. У него как раз смена заканчивалась, он меня встретил, а я его потащила пить вино из фонтана Истины. А, итить, ты же не знаешь, это фонтан самый достоприметный в Ксар-Сохуме, из него вино круглосуточно льется, красное сухое. Кстати, надо будет спросить, если уж не можем улицу эту злосчастную найти, едрена вошь, так хоть вина попьем.

Я головой киваю, а сама по сторонам смотрю. Прохожие тут такие же, как и сам город — красивые, но далекие очень. Хотя и смотрят, вроде, с интересом, и злобы на лицах нет.

— Вот, а потом сам Гепа, тудыть, как третий ковшик залпом выпил, потащил меня по всем своим знакомым и друзьям. Ночью все у кого-то собрались, едрен. Кто-то ящик вермута белого притащил, а дальше я, мать, вообще ничего не помню. Я со всеми с утра по новой знакомилась. Но вот Гепу помню. И еще, как же его, вот ведь, мы же с ним пять раз на брудершафт пили…

— А ты зачем вообще сюда ездила? — спрашиваю я, поеживаясь под очередным заинтересованным взглядом. Все-таки очень они странные тут, словно бы и не прохожие, а мороки какие-то. Может быть, тут где-то божество мороков живет, вон в том, например, доме, с круглым окном под крышей?..

— Да в себя приходила. Ну, после того, как мы с Киолом поссорились…

Конечно, конечно. А с Киолом они после того поссорились, как с горя три дня витрины били и подопечных Терикасинских по улицам гоняли. Разумеется, погром этот случился в связи с трагедиями личными и непереносимыми. Иногда я подозреваю, что мои друзья состоят в тайной какой-нибудь секте мазохистов. Один выбрал самое стервозное существо в мире и начал его обожать безмерно, вторая умудрилась целую вечность с богом цинизма под одной крышей прообитать. У нас с Киолом этот бог — Кицни — вызывал только одно желание: подарить ему на Новый Год красивый подарок в обертке с красной ленточкой, большой воздушный шарик и плюшевого бегемота. Просто чтобы посмотреть, как по-дурацки он будет со всем этим выглядеть.

Впрочем, однажды мы так и поступили.

— А, ну да, — говорю я Лянхаб. — Помню.

А сама смотрю по сторонам, и становится мне жутко. Потому как забрели мы в очень странное место. Набережная из темного гранита. Внизу река течет, широкая, черная, за рекой не видно ничего, тьма сплошная. Синяя. И никого. Только ветер. Лянхаб тоже отвлеклась от воспоминаний и теперь на меня испуганно смотрит.

— Это где это мы? — спрашивает.

— Мне-то откуда знать, я тут в жизни не была.

— Я тоже. Мне такого прошлый раз не попадалось.

И тут прямо перед нами из воздуха фигура появляется. Очертания приобретает. И становится в итоге вполне антропоморфным существом. Высоким, худым, с темным лицом. По лицу беспрестанно рябь бежит, так что и не различишь его толком.

— Я, — говорит существо, — Нвае, — божество Реки.

— А я Лянхаб, божество матерных слов, — заявляет моя подружка. — Сможешь в этом убедиться, если не объяснишь, какого мы тут делаем!

  78