16 
– Ладно, мне пора. Зайди ко мне после обеда. Даже можешь после одиннадцати. Я смотрю, тебе надо немножко поправиться.
– А может, сейчас?
– Нет, – отрезал прокурор. – Не сейчас.
Фокин не стал спорить. …Было уже около десяти часов утра. К тому времени Афанасий уже почистил снег во дворе, и только закончил, как в ворота въехал великолепный темно-зеленый «Кадиллак», сопровождаемый серебристым «мерседесовским» джипом.
Фокин еле-еле успел посторониться, и «Кадиллак», описав по двору полукруг, остановился у самого входа в здание прокуратуры.
Джип встал рядом.
Дверь «Кадиллака» распахнулась, из него выбежал здоровенный парень лет около двадцати пяти в стильной кожаной куртке, подскочил к задней двери и открыл ее.
Фокин прищурил глаза.
Из авто неспешно выбрался высокий мужчина в черном пальто, потоптался у двери, а потом зашагал по ступенькам к серой двери здания районной прокуратуры. Парень в кожаной куртке хотел было последовать за ним, но тот, не оборачиваясь, сделал какой-то неопределенный жест рукой, и телохранитель остановился. Вернулся к машине и, вытащив сигарету, закурил.
Фокин подошел к парню и произнес:
– Слушай, земляк, сигаретки не найдется?
Тот окатил дворника ледяным взглядом, потом покопался в кармане и, вытащив одну, молча протянул Афанасию.
Это была не сигарета, а сигарилла «Кэптэн блэк». Фокину, который в последнее время курил только «Приму», «Астру» и иногда – по большим праздникам – какой-нибудь «LD» или «Монте-Карло», давно не приходилось перехватывать такой щедрой подачки.
Но взгляд угрюмого рослого атлета-охранника был таким выразительным и таким оскорбительным, что Афанасий даже не поблагодарил и молча отошел в сторону – перекурить и потом догребать выпавший за ночь снег.
А чего ему обижаться? Он сам виноват. Ведь, помнится, Свиридов предупреждал его об этом.
Интересно, где сейчас Володька Свиридов? Быть может, в самом деле, стал каким-нибудь жиголо? Бабы всегда вешались на Свиридова пачками, да и фигуру он, в отличие от Афанасия, сохранил в идеальном состоянии, несмотря на то, что никогда не сидел на диетах и режимах и предавался различным излишествам в равной с Фокиным степени.
Жиголо? Мальчик по вызову? Глупости! Свиридов не пропадет! Работает, наверное, где-нибудь, заколачивает бабки. Если, конечно, он ушел тогда живым из этого проклятого ресторана.
Да нет, конечно, ушел! Свиридов всегда отличался редкостной живучестью. …А вот он, Афанасий, так и не заметил, как стал при Владимире приживалом – ведь он жил на деньги Свиридова, по сути, года полтора.
И так привык, что совершенно потерял иммунитет, получил пробоину и пошел ко дну – и теперь барахтается на этом дне в черном иле с самым что ни на есть отребьем.
Фокин догреб снег, а потом глубоко вздохнул и побрел в здание, в тепло. Надо немножко погреться и опомниться от густо замешанной на похмелье утомленности работой. Как говорил Владимир, цитируя своего излюбленного Пастернака, «мне хочется домой, в огромность… квартиры, нагонящей грусть. Войду, сниму пальто, опомнюсь, огнями улиц озарюсь».
«Хочется домой…» …В самом деле, кто бы мог подумать, что ему, Афанасию Фокину, человеку, в свое время находившемуся в федеральном и даже международном розыске, станет даже не вторым, а чуть ли ни первым домом это угрюмое серое здание, под завязку набитое памятью о зле совершенном и предчувствиями еще большего.
Прокуратура…ского района Москвы.
* * *
Фокин стоял неподалеку от кабинета Никитина и осовело смотрел в стену, когда дверь прокурора отворилась и оттуда вышел тот самый человек, что приехал в прокуратуру на «Кадиллаке».
Афанасий не видел его лица, потому что человек, не обернувшись, размашисто зашагал по коридору в противоположную от Фокина сторону.
Он все так же был в пальто и, по всей видимости, так и не снимал его в кабинете прокурора.
Судя по всему, этот посетитель не отличался скромностью и деликатностью.
Фокин медленно прошел по коридору и осторожно вошел в приемную. Секретарша, миловидная дамочка лет под тридцать, воззрилась на Фокина без особого восторга, а потом быстро спросила:
– К Александру Тимофеевичу?
– Ну да.
– Я думаю, что сейчас не самое лучшее время, – сказала она. – Александр Тимофеевич сейчас… – секретарша замялась, подбирая наиболее подходящее слово, и Фокин договорил за нее:
– Немножко не в себе, да?
16 
