очень нудно 
41 
В сопровождении следующих на некотором отдалении охранников и Фокина, нависающего непосредственно над правым плечом и что-то время от времени коротко бурчащего себе под нос, Никитин вернулся к своей машине и сел за руль. Фокин приземлился рядом, и Александр Тимофеевич включил зажигание и нажал газ.
– А тебе неизвестно, что там за информация? – спросил прокурор.
– Известно, – ответил Афанасий. – Там вся империя Бориса Маневского.
– Ну, не вся, – вдруг прозвучал за спинами Никитина и Фокина знакомый голос, но в нем не было обычной иронии, а только тлело горькое, тяжелое, снисходительное любопытство. – Вся… боюсь, нам не по зубам.
От неожиданности Никитин нажал на тормоза, машина угрожающе дернулась, и ее поволокло на тротуар, отчего следующая сзади «Волга» сопровождения едва не вписалась в бампер прокурорского «железного коня».
Фокин обернулся и увидел за спинкой своего кресла лицо Свиридова.
– Не свети меня, Афоня, – усмехнулся тот, – а то, не дай бог, охрана гражданина прокурора, к несчастью для себя, захочет выяснить, откуда в машине третий пассажир. А у нас и без того проблем более чем достаточно.
– Что вы намерены делать, Свиридов? – резко спросил Никитин, возвращая машину на трассу.
– Что я намерен делать? Да ничего особенного. Просто обеспечить вашу и предоставленной вам информации безопасность. Только не говорите, что вас и без того охраняют: для людей БАМа это не охрана.
– Куда же прикажете следовать? – не без вызова спросил Никитин.
– А что, разве я похож на семейство Овечкиных, разворачивающих самолеты с воплями «следовать в Буркина-Фасо!»? Хотя, откровенно говоря, такой факт, как угон самолета, в моей личной биографии наличествует. А куда вы собирались ехать до моего… скажем так, несколько неожиданного появления?
– Разумеется, на работу. Смотреть ваш диск. Ведь, конечно, это вы передали мне его?
– Вы на редкость догадливы для работника прокуратуры. Ну что ж… едем к вам. Я тоже буду присутствовать при все при этом. Только не стоит пытаться упекать меня в камеру. Это несколько преждевременно.
– Я не понимаю, на что вы рассчитываете.
– А что тут понимать? Что тут понимать? Просто я давно стал бандитом и убийцей, как это в свое время метко определил господин Климовский.
– Климовский? Это не из пресс-службы Маневского?
– И из нее, родимой, тоже. Климовский у нас вообще многопрофильная особа. Ну что ж… я-то, конечно, бандит и убийца, а вот вся эта милая компания свой статус еще не определила. Надо прояснить… Так что, как видите, к лестным эпитетам бандита и убийцы я собираюсь присовокупить еще и титул предателя. Сдаю своих, такая вот петрушка! – И Свиридов засмеялся так, что видавшего виды прокурора тем не менее продрал мороз по коже. – И кто бы мог подумать, что я способен слить своих коллег. И братьев по крови… не по той крови, что течет в наших жилах, а по той крови, что мы проливаем сообща. Позавчера Илья, вчера Солонский, сегодня еще кто-то…
– У тебя, Свиридов, страсть к театральным монологам.
– Это верно. Лучше бы я был актером. Правда, Афоня? Как там у любимого поэта Михаила Иосифовича Климовского – Блока: «Тащитесь, траурные клячи, актеры, правьте ремесло – что бы от истины ходячей всем стало больно и светло!»
– Только я одного не понимаю, – сказал Никитин, – каким образом можно проникнуть в запертую машину среди бела дня, да еще на глазах охраны… да еще так, чтобы не включилась сигнализация и не повредились замки.
Фокин хрипло засмеялся, а Свиридов глубоко вздохнул и сказал:
– Вы знаете, Алексан Тимофеич… если бы я всю жизнь только и делал, что вскрывал машины… а лучше бы я делал это… то и тогда я не научился бы управляться с сигнализацией и замками лучше, чем сейчас.
– Он на моих глазах за минуту при помощи молотка, гвоздя и отвертки вскрывал джипы, – тихо сказал Фокин, – а за пятнадцать минут справился с «мерсом», у которого была чуть ли не спутниковая система защиты.
– Вот таких людей берут на работу граждане Климовский, Бородин и другие, имя им – легион, – кратко резюмировал Свиридов.
* * *
…Чем дальше прокурор Никитин просматривал информацию, содержащуюся на мини-диске, тем мрачнее и бледнее становилось его лицо. Каменели скулы, бугрился попеременно то вертикальными, то горизонтальными складками лоб, рот стянулся в одну жесткую серую складку, а пальцы левой руки, свободные от порхания по клавиатуре компьютера, нервно комкали сигаретную пачку, в которой еще оставалось несколько особо невезучих сигарет.
41 
