очень нудно 
55 
Я вернулся в отделение и не спеша принялся собирать свои вещи – вопрос о моем пребывании в этой больнице был, кажется, решен. Вещей было немного – рецептурный справочник, личный фонендоскоп и карманный приемник «FM», в котором села батарейка, – но копался с ними я так долго, что за этим занятием меня застал Макаров.
На лице его было написано обычное выражение уверенности и довольства жизнью. Он заглянул в ординаторскую, подмигнул мне, а потом с веселым изумлением уставился на мой стол, где кучкой лежало подлежащее эвакуации имущество.
– Ты куда это собрался? – спросил он как ни в чем не бывало.
Я пожал плечами. Игорь Станиславович зашел в ординаторскую и по-приятельски уселся на край моего стола.
– Выбрось все из головы! – сказал он. – Ты чего расстроился? Я все уладил.
Я посмотрел на Макарова с недоверием, но он победоносно усмехался, небрежно покачивая ногой, обутой в модельный башмак.
– Я убедил старика, что он не прав, – сообщил Макаров. – Не знаю, чего тебя понесло на Маленковскую, но имей в виду, я сказал Штейнбергу, что у тебя там живет престарелая тетка, за которой нужно постоянно присматривать. У него явная склонность ко всякого рода племянникам и племянницам – он без труда поверил. Вопрос, таким образом, исчерпан. – Он лукаво посмотрел на меня и хлопнул по плечу. – А кто у тебя там на самом деле, а? Женщина? Любовь?
– Скорее дружба, – ответил я, убирая в стол имущество.
* * *
Роман Ильич, подслеповато щурясь, смотрел на ослепительно сверкающий прямоугольник окна и ждал конца утренней пятиминутки, которая по традиции проводилась в кабинете заведующего отделением. Ночная смена закончилась, и теперь можно было с чистой совестью отправляться домой, только дождаться окончания разбора, который сегодня проводил и.о. заведующего Романов.
Голос старшего смены, докладывающего об итогах дежурства, звучал монотонно и неторопливо. Романа Ильича неудержимо тянуло в сон. Он встряхивал головой и зевал, прикрывая рот рукой, но это не помогало. Раньше даже после тяжелой смены он чувствовал себя значительно бодрее, чем сейчас. Видимо, сказывалась постоянная нервотрепка.
В окне была видна асфальтовая площадка, ярко-желтые бока реанимобилей, зеленые пятна травы на газоне и высокая стена, огораживающая эту часть двора. В центре асфальтовой площадки о чем-то спорили и лениво переругивались водители.
Романов, которого в отделении не видели уже месяц, был необычайно активен, задавал язвительные вопросы, заставляя по несколько раз повторять одно и то же, и с удовлетворением утверждал, что в его отсутствие все распустились.
– Ничего, – сказал он в заключение. – Я теперь за вас возьмусь! Вольница закончилась. А то взяли моду... Вот, например, Ладыгин... Что, Ладыгин в другой смене? Ну что ж, поговорим и с другой сменой! Займемся, будьте уверены... А пока все свободны!
Роман Ильич с облегчением поднялся со своего места и направился к выходу. По правде сказать, ему было любопытно, на чем засыпался Ладыгин. Чужие неприятности он воспринимал с искренним удовлетворением, они странным образом помогали Четыкину самоутверждаться в собственных глазах. Может быть, причины лежали в далеком детстве, когда он был болезненным и слабым и обвинения в никчемности сыпались на него со всех сторон. Он был хуже всех в учебе, в труде, в спорте, и даже курить он так и не смог научиться. Впоследствии ему удалось обойти многих своих сверстников и кое-чего добиться, однако чужие неудачи по-прежнему приятно волновали Романа Ильича. Особенно он ликовал, когда впросак попадали такие везунчики, как Ладыгин. Этого смазливого, широкоплечего и легкомысленного типа Четыкин терпеть не мог.
«Нужно будет порасспрашивать в смене, – решил он. – Все равно кто-нибудь расскажет, в чем там дело». Он ленивой походкой шел по коридору, предвкушая ожидавшие его впереди два блаженных дня свободы и ничегонеделания, как вдруг сзади его окликнули. Четыкин оглянулся.
– Ну-ка, Роман Ильич! – нетерпеливо крикнул ему заведующий, выходя из кабинета. – Возьми-ка там у меня трубку! Кто-то тебя спрашивает! – И, моментально забыв о Четыкине, бодро устремился по коридору, подхватив под руку старшего врача смены и в чем-то его громогласно убеждая.
Роман Ильич застыл, будто споткнувшись, неуверенно оглянулся по сторонам и нехотя отправился обратно. Настроение у него мгновенно испортилось – будто его внезапно и намеренно окатили жидкой грязью.
55 
