112 
– Вы к кому? – спросил он гнусаво.
– Мы с вами говорили недавно по телефону, – напомнил я.
– Я не думал, что вы придете, – сообщил художник.
– Я пришел. А вы вспомнили?
– Что вспомнил? – сказал художник. Он начинал уже меня злить.
– Кто я такой – вспомнили?
– А чего тут вспоминать? – неохотно сказал художник. – Вы тот солдафон, который доставал меня на Петровском бульваре…
– Характеристика несколько однобокая, ну да ладно! – сказал я. – Значит, вы помните, о какой картине идет речь?
– Ну, в принципе помню… – глядя в сторону, проговорил он.
Все это время мы стояли в прихожей, заставленной рядами разномастной обуви. На стене поверх выцветших обоев висел велосипед. Попыток пригласить меня в комнату хозяин не предпринимал. Видимо, у него выработалась на меня стойкая отрицательная реакция. Но я сам был виноват – художников нужно хвалить.
– Так, может, продадите? – сказал я, подобострастно улыбаясь.
– Кого? Картину? – прогнусавил художник, упорно разыгрывая из себя недоумка. – Не понимаю, зачем она вам сдалась?
– Хочу подарить своей девушке, – объяснил я.
– А-а! – с облегчением протянул художник. – А я-то думаю, на фиг она вам?
– Ну ладно! Давайте конкретнее, – предложил я. – Продаете картину?
Художник задумчиво почесал под мышкой.
– Можно и продать, – неуверенно сказал он. – Сколько дадите?
– Я в ценах не разбираюсь! – решительно ответил я. – Называйте свою цену!
Он исподлобья посмотрел на меня и хмуро сказал:
– Может, сто долларов?
Я готов был взбеситься, но усилием воли удерживал себя в руках.
– Пусть будет сто долларов.
Чтобы ускорить события, я сразу предъявил деньги.
– Ее еще найти надо! – сурово произнес художник, зажимая купюру в кулаке. – Может, пройдете на кухню, посидите? В комнату не зову… – Он отвел глаза. – У меня там…
– Я здесь подожду! – заявил я.
Он ретировался и скрылся за дверью. Снова послышались приглушенные голоса, грохот мебели и кашель. Кашель был женский – наверное, художник заразил и свою подружку тоже.
Возился он долго, но наконец появился, бережно держа в руках картину, уже завернутую в оберточную бумагу и перевязанную бечевкой.
– А посмотреть? – забеспокоился я.
– Да чего там смотреть! – поморщился художник. – Вы что, картин не видели, что ли?
– Но позвольте! – сказал я. – А если это вообще не та?
– Та, та! – успокоил художник. – Петровский бульвар, сентябрь, девушка в синем…
– Ну смотрите! – предупредил я. – Если не та, принесу обратно!
Художник пожал плечами. По-моему, ему не терпелось выставить меня из квартиры. Я распрощался и избавил его от своего общества.
Домой я буквально летел, потому что мне не терпелось развернуть оберточную бумагу – до сих пор у меня не было уверенности, что лохматый не всучил мне кота в мешке. Видимо, предубеждение – весьма заразная болезнь.
Я был настолько погружен в свои мысли, что ничего не замечал вокруг. Около станции метро меня окликнули несколько раз, прежде чем я сообразил, что обращаются именно ко мне. Остановившись, я покрутил головой и вдруг увидел пробивающегося ко мне через толпу Груздева.
На нем был прежний плащ, однако вычищенный и выглаженный, и новая кожаная кепка. Но самое удивительное – он был трезв и выбрит.
– Здравствуйте! – сказал он, неуверенно протягивая мне руку. – Если, конечно, вы не пошлете меня подальше…
Я пожал его руку и заметил сочувственно:
– Куда же это я должен вас послать, Николай Петрович? Откуда такое похоронное настроение?
Груздев болезненно улыбнулся и пожал плечами:
– Ну, так я вас подставил… Продал, другими словами… Извините!
Я небрежно махнул рукой.
– О чем разговор, Николай Петрович! Да сколько угодно! От меня, как говорится, не убудет…
– Издеваетесь? – понимающим тоном произнес Груздев. – Что ж, я это заслужил…
– Уверяю вас, я и не думал издеваться! В конце концов, я тоже виноват перед вами…
Мы немного помолчали, а потом Груздев застенчиво сказал:
– Я бросил пить… И, знаете, меня опять берут в клинику. С испытательным сроком.
– Поздравляю! – сказал я. – Значит, клиника уцелела?
– Доктор Миллер скончался, – печально проговорил Груздев. – Но доктор Маслов оказался весьма деловым человеком – он предложил коллективу выкупить клинику. Он уверен, что идея выигрышная, и намерен довести дело до конца!
– Я рад за вас, – сказал я. – Дай вам бог удачи! Значит, Миллер отошел в мир иной? Я не знал…
112 
