100 
– Товарищ подполковник, а вот если сейчас вам позвонит, скажем, генерал Лычко и прикажет поднять батальон по тревоге, вы его к богу пошлете или к царю? – с вежливой улыбкой поинтересовался Юрий. Батальон затаил дыхание, ожидая грома и молнии – неважно, из глаз остолбеневшего Стойлохрякова или с прояснившегося неба. А осмелевший за время отсутствия в родной части лейтенант продолжил: – Или вы откажетесь по первому приказу выступить на защиту вашей Родины? Или будете выбирать, куда она вас послать должна? Уточните, пожалуйста, товарищ Стойлохряков...
Гром не грянул, молния не блеснула, никто даже в обморок не упал. Только бойцы химвзвода без всякой команды отработали равнение на своего командира. Не то чтобы они сомневались в том, насколько правильно их построили, но каждому вдруг послышался до дрожи знакомый голос... Надо было срочно удостовериться, что у стоящего во главе взвода офицера по-прежнему на каждом погоне по две маленькие звездочки, а не одна побольше.
– Лейтенант, ты что, напился? Или обдолбился на хрен с утра? На травку там, на юге, подсел? – В голосе Стойлохрякова слышался не просто металл, а грохот и лязг танковых гусениц, которые сейчас сомнут так не вовремя высунувшегося человечка и покатятся дальше по своим делам. Даже не задержавшись, чтобы крутнуться на одном месте и втереть в грязь ошметки. Комбат шагнул к охамевшему сверх меры подчиненному и, словно на бронебойный снаряд в упор, нарвался на взгляд добрых, чуть уставших от всего происходящего глаз. – Так, понятно, просто охренел и охамел. А может, и сдвинулся, – поставил диагноз подполковник и непроизвольно попятился. – Ничего, вылечим, не впервой. В изолятор таких помещать надо, но у нас не водится. Поэтому, лейтенант, поедешь ты отдыхать на шестой пост. Вечным начальником караула, этак на полгодика, чтобы я тебя больше не видел. Знаешь, где это?
– Так точно, товарищ подполковник, – радостно улыбнулся Мудрецкий. – Выносной склад боеприпасов, на полигоне, восемь кэмэ отсюда. Спасибо, товарищ подполковник, огромное! Кому взвод сдать?
Стойлохряков поискал в словах химика издевку или хоть какие-то следы иронии. Не нашел – взводный и в самом деле был доволен предстоящей ссылкой. На всякий случай опасливо переспросил:
– Ты хоть понял, куда я тебя отправляю, или совсем... того?! Ты у меня там до своего дембеля или в грязи сгниешь, или зимой дуба дашь! Там же вся караулка – старый кунг с «ЗИЛа»! Солдаты у тебя меняться будут, а ты оттуда до весны не вылезешь! А когда дорогу развезет, до тебя ни смена, ни термоса с кухни по три дня доходить не будут!
– Да все я понял, товарищ комбат! – все так же весело ответил Юрий. – Знаю я шестой пост! Это же курорт просто – тишина, сосны шумят, птички всякие... Родничок там неподалеку, в овражке, если я не путаю... А самое главное, товарищ подполковник, знаете что?
– Нет, – мотнул головой окончательно ошалевший Стойлохряков. – И что?
– Да то, товарищ подполковник. – Мудрецкий говорил негромко, и из всего батальона его слышали только стоявшие рядом бойцы химвзвода. – Что, когда развезет дорогу, я точно вас три дня не увижу. Вы представляете, товарищ подполковник, какое это счастье – когда хотя бы три дня подряд не тошнит?!
* * *
Все в этом мире когда-нибудь кончается и начинается. Закончился год – и тут же, без малейшего промежутка, начался новый. Закончилась зима – и, представьте себе, сразу же началась весна. Закончился срок у президента... ну, сами знаете, не только в Чернодырье выборы были. А у солдат срочной службы срок не четыре года, а два, и на второй срок они редко выдвигают свою кандидатуру. Зато часто, очень часто вспоминают о неизбежном для всех желающих событии – об увольнении в запас, ласково называемом в нашей армии дембелем. О нем солдату напоминает все. Марш «Прощание славянки», которым наша армия провожает отслуживших солдат из предыдущих призывов. За год до приказа продуманный и полгода любовно оформляемый дембельский альбом, в котором любой хлеборез может выглядеть лихим спецназовцем. Хитро припрятанные от бдительного командирского глаза значки, шнурки, вставки и прочие крайне необходимые, но, увы, совершенно неуставные добавления к военной форме. Сама форма – обязательно новенькая, добытая всеми правдами, неправдами и беспощадным обдиранием «духов». И, разумеется, бесконечные надписи везде, где только дотягивается солдатская рука: ДМБ, ДМБ, ДМБ!
Некоторые командиры пробуют бороться с этими священными письменами, посылая своих бойцов закрашивать, заштукатуривать, сбивать и вычищать творчество своих товарищей. Занятие, что и говорить, не слишком радостное и почетное, но и не относящееся к непоправимо позорящим солдата. Почему? Потому что любой солдат точно знает – на вычищенной любым способом поверхности тут же возникнет новая надпись. Причем зачастую – еще более вычурная, глубокая или размашистая. Или на месте большой надписи рано или поздно те же солдатские руки нанесут десятки более мелких.
100 
