очень нудно 
29 
– Ну что, милая, – спросил отец Василий женщину, которая немного пришла в себя, – как ты себя чувствуешь? Идти сможешь?
– Не знаю, – покачала женщина головой, – внутри все трясется.
– Ну, давай попробуем встать, – предложил отец Василий, помогая женщине подняться на ноги.
– А с ними как же? – спросила женщина, опираясь на руки священника и кивнув на связанных преступников. – Неужели здесь оставите?
– Что ты, милая, – успокаивающе ответил отец Василий, – разве можно их оставлять? Зверям надлежит в клетке находиться. Я их посторожу здесь, а ты в село сходи, участкового или мужиков приведи.
Глаза женщины наполнились таким неподдельным ужасом, что отец Василий даже испугался, не рухнет ли она сейчас в обморок.
– Как же я одна-то? – зашептала женщина. – Страх-то какой! А вдруг там еще кто есть? Не посылайте меня одну, батюшка. Да и не дойду я, ноги подгибаются...
– Вот беда-то, – нахмурился священник, выводя женщину наружу на свежий воздух. – Что же мне с тобой делать? Ну, садись-садись, сейчас чего-нибудь придумаем.
Солнце уже склонялось к горизонту. Еще час, и начнутся сумерки. Не сидеть же здесь и ждать, пока эту перепуганную бедолагу дома хватятся. Развести дымный костер? Если из села увидят столб дыма над заброшенной церковью, то как поступят? Решат, что пацаны костер развели. И что? Поругаются про себя или вслух, и на этом все закончится. Вряд ли кто побежит смотреть да тушить. Если бы был под рукой большой кусок брезента, можно было бы устроить дым порциями. Может, кто-нибудь сообразит, что это сигнал. А может, и не сообразит. Да и брезента все равно нет. Придется этих уродов самому конвоировать в село. А если упрутся, то силенок хватит и волоком доставить. До села недалеко, метров пятьсот, да и вторая половина пути – место почти открытое. Пошлю ее за подмогой.
– Как тебя зовут-то, милая? – повернулся отец Василий к женщине.
– Дарьей, – ответила женщина, глядя священнику в глаза с надеждой и мольбой, – Дарьей Кузнецовой.
Очень Дарье не хотелось, чтобы батюшка снова начал ее уговаривать идти одной.
– Вот что, Дарья. Подождем немного, пусть твои руки и ноги немного отойдут и пойдем в село вместе. Ты впереди, а я сзади этих на себе поволоку, если сами не захотят идти.
– А сдюжите ли, батюшка?
– Сдюжу, милая, сдюжу. Ты лучше поднимайся на ноги и постой, потопчись на месте, чтобы они тебя слушаться начали.
Женщина послушно по стенке поднялась на ноги и стала шевелить ступнями. Отец Василий вернулся внутрь к своим подопечным и уселся рядом с ними на корточки.
– Ну, что, отроки, погуляли – и будет. Пора опять в зону, «хозяин» с «кумом» там очень по вас скучают.
– Смотри, поп, еще пожалеешь, – злобно сказал коренастый. – Еще встретимся.
– Вряд ли, – с сомнением ответил священник. – Пока пройдет следствие по факту вашего побега, пока суд... Потом этап и новая зона. Дополнительный срок. А если вы еще и на конвой напали, и, не дай бог, конвоира убили, то я вам, ребята, не завидую. Не до меня вам будет.
– Я смотрю, папаша, – подал голос Клещ, – ты в молодости в вертухаях служил. Или в ментовке? Небось, грехи замаливать в попы подался?
– Вам-то какая разница? – с грустью ответил отец Василий, осматриваясь по сторонам в поисках заточки, которую следовало захватить с собой и передать милиции. – Мое прошлое на вашей судьбе никак не отразится.
Тут до сознания отца Василия дошло, что брошенная им как бы невзначай фраза имеет гораздо более глубокий смысл. Получается, что он покривил душой, отвечая таким образом зэкам. Как раз его прошлое на их судьбу и повлияло. Не будь у него такого прошлого, не было бы и таких навыков, которые позволили почувствовать там на тропинке опасность, увидеть следы, свидетельствующие о том, что произошло нападение. А потом пойти и задержать преступников, не дать им совершить еще одно тяжкое злодеяние. Фактически спасти молодую женщину не от позора, а от неминуемой смерти. Не пощадили бы они ее, надругались и убили, потому что она свидетель. И неважно, что по трупу милиция все равно догадается, кто это сделал. Это их повадки, их потребность. Звери, вырвавшиеся из клетки.
Отец Василий мысленно остановился, заставил замолчать расфилосовствовашийся внутренний голос. Он почувствовал, что внутри закипает ненависть к этим дум беглым заключенным. Они ведь не гнева, а жалости достойны. Темно у них на душе, не видят они света, не ведают любви к ближнему, как не изведали наверняка и любви ближних к себе. Мечутся по стране, из зоны в зону, пытаются жить по придуманным ими же законам и думают, что вершат свою судьбу. А у них впереди только бездонная и черная бездна. Гибнущие души, не ведающие спасения, не знающие раскаяния.
29 
