очень нудно 
20 
— Да с кем? — Рахель чуть не плачет. — С кем разговариваем? Почему на стуле спать? Ты вообще кто?
— Я — Менаше Вайнберг, у вас там в списках есть. Есть Менаше Вайнберг в списках?
— Есть, — напряженно кивает Рахель. — Сама оформляла.
— Ну и вот, — с нежностью журчит Роза ей на ухо, — вот это я и есть.
— Ты?
— Я.
— А… он? — Рахель указывает подбородком на кровать.
— И он тоже. Мы — Менаше Вайнберг.
Рахель осторожно трогает Розе лоб.
— А живешь-то ты где, Менаше Вайнберг?
Роза смотрит на нее строго и говорит с неожиданной твердостью:
— А живу я здесь. Теперь — здесь.
— Но у нас тут нет… таких, как ты, — сопротивляется Рахель. — У нас все лежачие.
— Я лягу, лягу, — прежним успокаивающим тоном обещает Роза. — Где скажут, там и лягу. Буду лежачей не хуже других, если надо.
Они выходят в коридор. По коридору бродит уборщик в мягких тапках и неторопливо возит по полу мокрой шваброй.
— Возле поста протри, — рассеянно просит его Рахель.
— Протру, — соглашается уборщик, направляясь к стойке.
— А с тобой мне что делать? — спрашивает Рахель у Розы. — Куда тебя девать?
— Никуда я не денусь.
Роза останавливается и смотрит на нее.
— Мы — Менаше Вайнберг, понимаешь? Мы тут оформлены и будем тут лежать. А если вы попытаетесь меня увезти, я вам на месте слягу так, что вы сами пожалеете, что не взяли меня, пока я еще ходила.
Рахель смеется:
— Ты страшная женщина. Как тебя саму-то зовут, Менаше Вайнберг?
— Роза. Роза Вайнберг.
— Да уж понятно, что не Зильберман. Ладно, Роза-Менаше. Иди обратно в палату. Придет старшая сестра — будем решать, что с тобой делать.
Когда Роза своим медленным шагом уже почти скрывается в палате, Рахель окликает ее опять:
— Роза! А как ты вообще сюда попала? Я сама днем дежурила, где же ты была?
Роза смущенно улыбается, а потом, не удержавшись, горделиво хихикает:
— Я лежала в прачечной.
— Что? — изумляется Рахель. — Что ты там делала?
— Лежала, — деловито объясняет Роза. — Я же говорила, что умею замечательно лежать. Там у вас на дверях написано, что прачечная работает по четным числам. А сегодня нечетное, поэтому меня никто не видел.
— Но как ты вошла?
— Мне открыл уборщик. Я ему сказала, что потеряла в прачечной очки. Он открыл и отошел, сказав, что позже придет запереть, но, когда он пришел обратно, я уже спряталась в белье. Там мягко. Я даже поспала. И знаешь, выспалась так, как мне давно не удавалось.
— А вышла-то ты как? Если он тебя запер?
— Вечером постучала, и другой уборщик мне открыл. Ему я сказала, что зашла искать очки и забыла выйти, потому что у меня склероз. Он поверил.
Роза возвращается в комнату и садится.
— И вот, ты можешь себе представить. Когда младший Абрамов стерег это чертово поле, он застал там девчонку! Дочку соседей, Риту. Которая приходила туда со своим любовником, сыном учителя из соседней деревни. И главное, ты меня спросишь — зачем ей понадобилось топтать именно это поле? Этого, знаешь, никто не понял. То ли оттого, что ее мать с детства не одобряла курящего агронома, то ли просто потому, что ей было близко дотуда бежать из дома. Но смешно другое. Смешно, что младший Нахумов сын как раз тогда гулял с этой самой Ритой. Представляешь, как она изумилась, когда он выскочил из-за кустов. А через месяц, ты не поверишь, женился на ней. Убедив ее, что умеет мысли читать и всегда, если что, ее поймает. Поэтому теперь она точно ему будет самая верная жена. И что ты думаешь? Так и вышло.
* * *
Зима. Ветер срывает шарфы и листья, в парке пусто. Нили надела теплый свитер с высоким горлом под белый халат. Свитер янтарно-золотого цвета и очень ей идет.
— Всем привет! — весело здоровается Нили, заходя с утра в комнату медсестер.
— Привет, — безучастно отвечает Иланит. Нили хмурится:
— Что случилось?
Иланит смотрит в окно на безлюдный парк. На мокрой скамейке кто-то забыл шерстяные перчатки. Иланит кажется, что они замерзли.
— Ночью умерла Шейла Майер.
Нили тихонько охает:
— Как?
— Очень быстро, — отвечает Иланит, по-прежнему глядя в парк. — Сердечный приступ. Даже не дождалась врача. Доктор Шауль пришел, констатировал смерть. И всё.
20 
