очень нудно 
84 
— Вот-вот, — поддакнула Саранчиха. — Я тоже так сказала, так Сашка на меня волком глянул. Оно и понятно — она ж ему когда-то женкой была. И дите у них было, непутевое в мать. Отчаянная голова. Тоже на моторке себя загубил. А так славный был парнишка. Понятливый.
— Мне почему-то больше всех Лизу жаль, — говорила Алена. — Она такая хрупкая, болезненная. Такие люди, как правило, слишком впечатлительны. И с нервами у них не в порядке.
— Насчет нервов это вы точно угадали, — подхватила Саранчиха. — Хоть Лизавета на детей в школе сроду голоса не подымет. Они за ней как цыплята за квочкой ходят. Она и по горам их на экскурсии водит, и в цирк каждую весну возит, и в театры. А с матерью как сцепятся другой раз… Из-за Людки чаще всего — Лариса Фоминична с детства недолюбливала племянницу, это и со стороны заметно было. Недовольная была, когда Лиза к ней в гости заезжала. А Лизочка сестру жалела, крепко жалела…
Алена тихонько приоткрыла дверь и заглянула к нему в комнату.
— Не спишь?
— Я все слышал.
— Мы обязаны помочь Царьковым. Да, да, и материально тоже. Я обратила вчера внимание, что у них с деньгами не густо. Ни обстановки, ни ковров. На Лизе платьице пятирублевое. Правда, многие учителя не следят за собой и вообще одеваются как придется, но…
— Поможем.
— Знаешь, мне сегодня Светка маленькой снилась. — Алена присела на краешек его кровати, распространяя вокруг себя нежный запах лавандовой воды. — Не захворала бы она. Ты ведь знаешь, мать как зацепится языком с какой-нибудь подружкой с фарфоровыми челюстями — и все ей трын-трава. А ребенок будет в море сидеть до посинения. Прибалтика все-таки не Крым.
— Не Крым…
— Да что с тобой? Тебе жаль Царькову?
— Она не Царькова, а Фролова.
— Какая разница? Ты стал каким-то расслабленно-благополучным. С чего бы это? Я считаю, между добром и злом должны быть четкие границы.
— Чаще всего мы создаем их искусственно. Добро под стеклянный колпак помещаем, а зло загоняем в гетто.
Алена улыбнулась, кокетливо наморщив носик.
— Думаю, теперь, когда наш Миша чист как стеклышко, ты можешь… — Она не докончила фразу, вздохнула, поправила распущенные по плечам волосы. — Сознайся, ты очень переживал за брата?
— Да. Казнил себя, что не уберег его. Ведь я мог помочь ему справиться с недугом.
— Не идеализируй ситуацию. Яновский, говорят, снова запил, хотя его лечил какой-то супермодный доктор-гипнотизер. Ты рассказывал, Миша давно этим делом увлекался. А хронические заболевания, как ты понимаешь… Ладно, не будем об этом. Давай сохраним о Мише чистую и светлую память.
— Последнее время я совсем забыл, что у меня есть брат, — продолжал размышлять вслух Плетнев.
— Ну, зря ты на себя напраслину возводишь. — Алена нежно коснулась ладонью его лба, словно пробуя, нет ли у него температуры. — Я, признаться, одно время даже ревновала тебя к Мише. Тайно, конечно. Помнишь, мы с тобой отдыхали на Солнечном берегу и ты зачастил в бар? Ты говорил мне, что бармен Мишу тебе напоминает. Такой самобытный детина со смоляным чубом набекрень. Я таким и представляю себе нашего Мишу.
Плетнев потянулся за сигаретой.
— Вредно натощак. — Алена шутливо погрозила пальцем. — Сам знаешь, после сорока потворство вредным привычкам и эмоциям подтачивает организм. И морально, и физически. А ведь, если верить мудрецам, настоящий расцвет таланта наступает именно после сорока. Учти это, будущий обладатель «Оскара».
* * *
Уезжать решили сразу после похорон.
Уже с рассвета начал накрапывать мелкий, похожий на осенний, дождик, серое обложное небо не сулило скорых перемен, да и Чебаков сказал по телефону, что долгосрочный прогноз обещает дождливую погоду.
— А мы еще кукурузу не кончили убирать, — сокрушался он. — Мы, земледельцы, даже в наш космический век находимся в полной зависимости от прихотей небесной канцелярии.
Плетнев с опаской поглядывал на небо. Теперь, когда он настроился на отъезд, он ни от чего зависеть не хотел. Поэтому похоронный ритуал показался ему бесконечно долгим. Среди серой кладбищенской толпы было всего одно светлое пятно — перламутрово-голубой пластиковый плащ Алены, которая стояла по правую руку от Лизы. Он не видел Алениного лица, скрытого капюшоном, зато Лизино было доступно и дождю, и его взглядам. Мелкие бисеринки влаги изморозью блестели в ее волосах, отливая холодной голубизной Алениного плаща.
84 
