очень нудно 
57 
– Колдун! Колдун!
И тут все, кто был в избе, увидели непрошеного гостя. Юноша в растерянности замер: уйти, пока эта толпа полубезумных от суеверного ужаса людей не растерзала его?
– Вон! Вон отсюда! – Палец мужика, указывающий на дверь, дрожал от возмущения, как и его скудная бороденка и мокрые мясистые губы.
– Я с добром пришел, – собрав волю в кулак, миролюбиво ответил юноша. – Дайте мне пройти к больной. Я смогу ее вылечить.
Но толпа в ответ взорвалась визгливым, брызжущим гневом негодованием:
– Вылечить?! Ты ее погубить хотел!
– Да! Да! Я видела, как он и раньше за ней крался и что-то бормотал себе под нос! Проклятия, никак иначе!
– Ты! Ты виноват!
– А у меня корова сдохла по его вине!
– И дети по ночам кричат!
– Да-да, колдун он, колдун!
– Бесстыжий, явился в дом, где беда! На свое черное дело поглядеть…
Его обвиняли во всех несчастьях, обрушившихся на деревню: от неурожая и сдохшей коровы до икоты, напавшей на кого-то из мужиков; и в том, что случилось с первой в деревне красавицей, его Плясуньей, тоже обвиняли его. Люди не знали, что он ее спас, а не погубил, что не успей он вовремя, не было бы этой девушки в живых. Нашли бы ее поутру, как и других красавиц, мертвую, с седыми висками. Но эти люди не поверят его словам, вздумай он оправдываться. Они верили тому, во что желали верить. Так легко обвинить его во всех грехах.
– Я могу ее вылечить, – упрямо повторил юноша. Но кто-то из сельчан уже схватил топор и двинулся на него, и юноша, не дожидаясь, пока этому примеру последуют остальные, вышел из избы.
Он не бежал. Бежать – это значит уравнять себя с псом, которого прогнали палкой. Он – не пес, трусливо поджавший хвост. И пусть его тоже прогнали и кинули вслед камни-обвинения в грехах, которые он не совершал, он – не пес… Он знал, что его приходу не обрадуются, и предполагал, что устроят подобный прием. Пусть. Он научился выносить и не такое. Ему было лишь жаль красавицу-девушку, которая из-за недалекости этих людишек никогда больше не выйдет в танце грациозным лебедем. И с каждым шагом, на который юноша отдалялся от дома больной девушки, росла черная, как деготь, злоба на жителей деревни. Они обвинили его в том, чего он не делал? Хорошо, они получат то, что ему приписали. Не будет в этой деревне девушки-плясуньи, не будет и радости жителям. Одни беды. Слезы – такие же горькие, какие скоро будут в доме Плясуньи – слезы матери, потерявшей красавицу-дочь.
– Постой, сынок, посто-ой!
Погруженный в свои мысли, он по инерции прошагал еще сколько-то шагов, неосознанно игнорируя оклик.
– Постой, милый!
Он, наконец, услышал и оглянулся. За ним, спотыкаясь и задыхаясь, бежала женщина.
– Мать я ее, сынок… Прости меня. Прости всех их. Не ведали они, что творили. Помоги, милый! Верю, что не ты это сделал. Помирает она, сынок, помоги ей! Возьми в награду все, что хочешь, но помоги!
Женщина, не дожидаясь ответа, разрыдалась и опустилась на землю. Обнимая руками худые колени юноши, она тыкалась в них лбом и протяжно, как волчица, выла. Он поморщился, однако не решился переступить через женщину и высвободиться из ее цепких объятий.
– Меня обвинили в том, чего я не совершал…
– Я верю, сынок, что нет твоей вины! – Женщина, все так же обнимая его колени, подняла вверх залитое слезами лицо.
– Выгони их всех. Выгони, чтобы в избе, кроме меня и ее, никого не было.
– Да-да, сделаю все, как ты пожелаешь. Ты поможешь ей? Поможешь?
– Не знаю. Мы потеряли много времени из-за глупости твоих соседей.
Женщина вновь завыла и уткнулась ему в колени мокрым лицом, на которое налипли выбившиеся из-под платка пряди седых волос.
– Помоги-и-и…
– Пойдем, – юноша нетерпеливо дернул ногой, высвобождаясь от вцепившихся в нее натруженных пальцев женщины. – Но если кто-то попытается мне помешать, я уйду. И больше не вернусь.
– Не помешают, милый, не помешают! Идем скорее, идем! – засуетилась женщина, поднимаясь на ноги. И юноша послушно пошел за ней.
Тихо-тихо, затаив дыхание и приложив ладонь к груди, словно боясь, что лихорадочный стук его разволновавшегося сердца сможет потревожить больную, он вошел к девушке и склонился над ней, находившейся в нездоровом забытьи. Лишь нечеловеческим усилием воли юноше удалось удержаться от того, чтобы не приблизить свое лицо к губам Плясуньи так близко, чтобы ощутить их тонкий аромат и малиновую сладость. Не сейчас… Потом. Позже. Когда смерть перестанет протягивать к ней свои ненасытные ледяные лапы.
57 
