17 
— Само собой. Я вернул ей эйдос, — кивнул Троил. Эссиорх вскочил, толкнув стол. Картофельный
человечек, не удержавшись, повторно улетел в солонку.
— Она не готова! Его отнимут!
— Поверь моему опыту: дольше тянуть нельзя, — твердо сказал Троил. — А отдаст она его или нет — зависит только от нее самой. Но все же, надеюсь, работа на Большой Дмитровке научила ее, что неразумно расшвыриваться эйдосами.
— Но почему? — спросил Эссиорх с тоской.
— Подумай сам: зачем истинный свет вообще Позволяет людям распоряжаться их эйдосами? Ведь ценность каждого, даже самого тусклого эйдоса, превышает стоимость всего человеческого мира со всеми городами, картинными галереями, сокровищницами? Не проще ли забрать их и запереть в сейфе где-нибудь в Эдеме? Мы бы их охраняли. Мрак бы и близко не сунулся.
— Эйдос должен изменяться вместе с хозяином. Осуществлять выбор и отражать его, — заученно отозвался Эссиорх.
Правда была у него в разуме, но в сердце она пока не проникла, и между сердцем и разумом возникали грызня и путаница.
— Вот и не лишай всего этого Улиту! Не пытайся быть умнее правды! — подытожил Троил и дружески надавил ему на плечо.
В минуты внутренней тупиковости Эссиорх всегда спасительно уходил в подробности быта. Отмывал палитру, проковыривал иголкой ссохшиеся пробки в горлышках тюбиков, ощущая внутри живую мягкость масла.
Вот и сейчас Эссиорх послушно сел и вместо лошади, которая уже вертелась у него на кончике кинжала, неожиданно вырезал картофельному человечку жену. Картофельному человечку жена не понравилась своей деловитостью, и он стал поспешно закрывать солонку — главное свое сокровище — крышкой, защищая ее. Эссиорх понял, что у него получился жадноватый старый холостяк, вроде Эди Хаврона. Жена ходила вокруг солонки, глядя как будто в сторону, но постепенно сужая круги.
— Ты знаком с тибидохскими преданиями? — внезапно спросил Троил,
В Эссиорхе зашевелилось когда-то полученное образование, но на всякий случай он покачал головой. Троил понял и улыбнулся.
— По большей части они лживы, как и всякие пророчества. Истинное будущее сокрыто как от стражей мрака, так и от стражей света. Известен только финал, но не путь к нему. Но все же случаются очень здравые предположения. Особенно те, что связаны с именем Древнира.
— Меч, ножны и щит? — мгновенно отозвался Эссиорх.
— «Меч, ножны и щит еще встретятся. Вместе три артефакта обретут полную силу. Магия абсолютной защиты, магия атаки и охранная магия обретения мощи», — процитировал Троил.
— Разве это не пророчество некромагов? — осторожно спросил Эссиорх.
— Некромаги не изобрели ничего своего. Они лишь процитировали Древнира. Древнир же основывался на законе, по которому однажды нарушенная целостность всегда воссоединяется. Меч, ножны и щит — единая целостность. По отдельности они наделены лишь частичной силой.
Троил выглянул в коридор.
— Борн! — окликнул он.
Из комнаты выглянул темноволосый. Он внес уже знакомый футляр и, вручив его Троилу, отошел к окну. «Молния» заедала, но генеральный страж был терпелив. Раскачивая, он продвигал ее короткими толчками. Можно было, конечно, решить дело проще, но Троил предпочитал естественный ход событий сверхъестественному. Лучше кривой дачный домик, построенный собственными руками, чем дворец, возникший по щелчку пальцев.
«Молния» была отодвинута на треть, когда наружу стало пробиваться ровное золотистое сияние. В сравнении с ним лампочка на потолке сразу стала тусклой и лишней. Генеральный страж стянул футляр, и лампочка окончательно ослепла. Теперь на их окно больно было смотреть даже с улицы. Троил держал в руках сияющий щит. Каплевидный, почти без декора, лаконично грозный. Центр щита украшала отлитая из золота голова женщины, красота которой переворачивала душу.
— Настоящий светлый артефакт! — выдохнул Эссиорх.
— Посмотри внимательнее! — посоветовал Троил. Эссиорх вгляделся в щит истинным зрением.
Свет, изливаемый щитом, был ровный, согревающий, эдемский. Окажись рядом комиссионер или суккуб, он закрыл бы лицо руками, не в силах выносить щедрости этого сияния.
— Да все в порядке! Правильный светлый арте-фа!.. — Эссиорх осекся. Схватил щит, сел на корточки и стал всматриваться.
Всматривался он долго, недоверчиво, не желая разочаровываться в совершенной красоте золотого лица. Если бы не молчаливое одобрение стоявшего рядом Троила — возможно, вообще отвернулся бы, не желая перечеркивать такую красоту.
17 
