12 
– Все это так, но ты ведь знаешь, мой друг, что королева никогда не примет помощь какого-то Лафайета – человека, которого она презирает. А армия марсельских бандитов, которая ускоренным маршем направляется к Парижу?! Это известные головорезы. Поэтому люди разумные думают о том, чтобы найти убежище. Вот тебе свежий пример. «Деяния апостолов», наша любимая газета, с которой я имел удовольствие сотрудничать, закрывается. Ривароль уезжает в эмиграцию. Что же касается твоего соседа, Талейрана-Перигора, бывшего епископа Отейского, который только что вернулся из Англии, так он даже не стал распаковывать вещи.
– Он сразу же отправился в Лондон. Вполне понятно, что он не собирается здесь задерживаться. Но ты, мой сладкоречивый друг, почему ты сам не уезжаешь?
– Это может произойти. Верньо меня к этому подталкивает.
– Верньо? Этот жирондист? Человек, поддержавший бунтовщиков, которому королевская семья обязана четырьмя часами страха и оскорблений? Что у тебя общего с подобным типом? – воскликнул Жосс, не пытаясь скрыть своего возмущения.
Тильи смахнул воображаемую пылинку со своего жабо и вздохнул:
– А что ты хочешь? Он меня любит. А ты же знаешь, как тяжело помешать людям любить тебя. И все-таки я не тороплюсь собирать вещи. Я слишком незначительная фигура, чтобы мной заинтересовались. И потом... Жизнь в Париже дарит столько удовольствий тому, кто умеет их искать. Поэтому сегодня вечером...
– Ты и в самом деле собирался пригласить меня на ужин? И куда же?
– В Пале-Рояль...
– К герцогу Филиппу, который весьма скоро будет именоваться просто Филиппом?
– Нет, не к нему, а к госпоже де Сент-Амарант. У нее самый лучший повар в Париже, а ее дочь Эмилия – самая красивая женщина в городе... Разумеется, после госпожи де Понталек, – галантно добавил граф, ослепительно улыбаясь Анне-Лауре и так пристально глядя на нее, что та покраснела. Жосс нахмурился:
– Вам следует отдохнуть, моя дорогая, – с необычной нежностью произнес он, повернувшись к жене. – Путешествие утомило вас, и Тильи вас простит. Если, конечно, он сам не намерен попросить прощения, – строго произнес Жосс. И, не давая молодому человеку возможности ответить, маркиз проводил жену до двери и открыл ее. Но когда Анна-Лаура уже собиралась переступить порог, Жосс удержал ее и поцеловал в лоб:
– Спите спокойно! – прошептал он. – Сон облегчает боль...
Удивленная порывом мужа, Анна-Лаура застыла у закрывшейся двери на галерее. Вдруг она услышала резкий голос мужа:
– Ты напрасно упражняешься в любезностях с госпожой де Понталек, а упоминание о Сент-Амарантах было абсолютно неуместным. Это всего лишь шлюхи!
Молодая женщина задержалась еще на минуту, совершенно сбитая с толку. Неужели это тот же самый человек, который с холодным равнодушием отпустил ее в опасную поездку и который, если верить Жуану, приказал ее убить? Какое счастье, что она отказалась верить в это и отнесла это странное признание на счет ревности. Анна-Лаура никогда не сомневалась, что однажды сердце ее мужа смягчится и произойдет чудо. Молодая женщина так нуждалась в любви, что мимолетное проявление нежности тут же сняло камень с ее души. А так как иллюзии всегда готовы расцвести в ее добром и доверчивом сердце, маркиза решила, что именно в эти тревожные времена ее семейная жизнь может измениться. Жосс будет жить здесь в особняке и не станет больше скрываться в своем холостяцком жилище. И если их ждет смерть, то они примут ее вместе... если только Жосс не решит уехать из Франции. В таком случае она последует за мужем даже на край света, если он того пожелает.
Анна-Лаура направилась в свою спальню. Проходя мимо большого зеркала, она замедлила шаг и остановилась. Этот Тильи только что дал ей понять, что она красива, а молодая женщина впервые слышала откровенный комплимент. Скорее всего его слова не более чем придворная вежливость, но он бы не стал произносить эти слова, если бы в них не было хоть капли правды. Никто из окружавших Анну-Лауру людей никогда не говорил ей о ее внешней привлекательности, если не считать недавнего признания Жуана и его дерзкой попытки сбить ее с пути истинного.
В зеркале отразилась стройная фигура, чье изящество подчеркивало строгое черное платье, бледное лицо, утратившее округлость юности, водопад белокурых волос, четко очерченные брови и темные глаза, неожиданные при светлых волосах. Анна-Лаура с некоторым любопытством смотрела на свое отображение, словно видела впервые. Сама женщина отнюдь не считала себя красавицей, тем более что ни ее муж, ни свалившаяся на нее тяжесть потерь не давали ей оснований, чтобы изменить мнение о своей наружности. Как полагала Анна-Лаура, чтобы считаться красавицей, надо обладать голубыми глазами. Черные глаза – это ошибка природы, ими она обязана своей прабабушке-испанке. И потом, будь она немного счастливее, красота ее могла бы расцвести в полную силу: счастье украшает женщину. Так что слова графа – не более чем любезность. И потом, все это не имеет никакого значения...
12 
