очень нудно 
102 
Жюдит оперлась о столбик кровати. Жиль облокотился на угол камина. Таким образом их лица оказались почти на одном уровне.
Недолгое молчание дало Жилю возможность внимательно рассмотреть лицо Жюдит, но напрасно искал он на нем следы гнева, раздражения или ужаса. Жюдит была спокойна, ее отстраненный взгляд не отражал никаких земных чувств.
Тусклый свет тонул в массе рыжих волос и подчеркивал тонкие черты прекрасного лица. Бледность и белое кружево пеньюара делали ее похожей скорее на привидение, чем на существо из плоти и крови.
Тщетно пытался Жиль поймать ее взгляд.
Взбешенный неудачей, он постарался, чтобы голос не выдал бури, клокотавшей в его груди.
— Скажи, — начал он, — почему ты решила, что я приду?
Все так же безразлично Жюдит пожала плечами.
— Ты не мог не прийти. Это на тебя не похоже…
Как только я поняла, кто прячется под маской американского моряка, я начала тебя ждать. Прошло двадцать четыре часа, и вот ты пришел.
— Довольно странный способ ожидания! Дом пуст, заперт, как сундук, кругом охрана…
— Но разве не было открыто окно и ты не смог его найти? Я знала, что этого достаточно. Или у тебя больше нет крыльев Кречета?
— Хорошо, пусть так, ты меня ждала! Но вчера, в толпе своих обожателей, ты меня не ждала, не так ли?
Жюдит отошла от кровати, присела перед туалетным столиком, поглядела на себя в зеркало и ответила так безразлично, словно разговор шел о самых обычных вещах:
— Мне сказали, что ты умер…
— Разумеется! Мертвого не ждут. Его оплакивают или навсегда хоронят в прошлом.
При словах «хоронят в прошлом» лицо Жюдит перекосилось от страха. Жиль догадался, что они напомнили ей ту ужасную ночь, когда она была заживо похоронена, и то безумие ночных кошмаров, спасение от которых она находила только в гипнотическом воздействии Калиостро.
Но мука, написанная на лице Жюдит, лишь обрадовала Турнемина, наконец-то он разрушил ее показное спокойствие.
Медленным шагом Жиль приблизился к молодой женщине. Теперь и его лицо отражалось в туманной глади зеркала.
— Ты, кажется, меня совсем не оплакивала?
До годовщины нашей счастливой свадьбы осталось еще три месяца. Ты знала о моей предполагаемой смерти, но однако…
Внезапно она резко повернулась и посмотрела на Турнемина взглядом, полным ярости.
— Почему я должна была тебя оплакивать?!
Оплакивают лишь тех, кто этого достоин, а ты, ты не достоин даже моего взгляда! Разве ты забыл, что произошло в вечер той свадьбы, которую ты только что назвал счастливой? Разве ты забыл, что бросил меня одну, совсем одну, и побежал на свидание с любовницей! И какой любовницей! Грязная потаскуха, обесчестившая короля покрывшая грязью французский трон, укравшая колье в два миллиона и без зазрения совести отдавшая в руки суда кардинала, своего очередного любовника! Да, вы нашли друг друга, — ты и она! Неотесанный незаконнорожденный крестьянин и шлюха…
Раздался звук пощечины, словно удар бича.
Вторая пощечина, третья. Жиль почувствовал, как кровь ударила ему в голову. Он схватил Жюдит и грубо бросил на кровать. Хрупкая фигурка молодой женщины утонула в ворохе шелка и кружев.
Слабый стон и всхлипывание вернули ему хладнокровие. Еще несколько минут гнев бушевал в нем, но напоминал уже не всепожирающее пламя, а затухающий костер. Стараясь погасить последние искры пламени, Турнемин сжал зубы и закрыл глаза, на лбу его выступил пот…
— Может, ты еще какую-нибудь другую шлюху знаешь? — проворчал он сквозь зубы. — Ведь ты теперь в этом хорошо разбираешься? Я, конечно, неотесанный крестьянин, чем и горжусь, но у нас, крестьян, жены знают, что такое вдовство, и для них черная одежда — это знак траура, а не западня для сластолюбцев! Твое же вчерашнее — даже не платье, а настоящая витрина!
Ничего не скажешь, подходящая одежда для последней из Сен-Мелэнов!
Отбросив кружева, Жюдит высунула красное, залитое слезами лицо.
— Не смей произносить это имя! Оно умерло вместе с моим отцом! Его больше не существует… я тоже больше не существую! Нет на свете Жюдит де Сен-Мелэн!
— Я это слишком хорошо знаю! Сирены недолго живут на земле, моя покоится под дубом старой Броселианды…
— Замолчи!
— ..но я только вчера это понял. Слишком поздно… слишком поздно!
Тыльной стороной ладони он вытер влажный от пота лоб.
— Оставим это, — вздохнул он. — Нам еще так много надо друг другу сказать! Поговорим о твоей ненависти к королеве. Ты напрасно тратишь свой пыл: я никогда не был ее любовником. Клянусь честью и памятью отца!
102 
