Не дожидаясь ответа как громом пораженного молодого человека, Джефферсон сделал несколько шагов в сторону, подошел к столу и налил себе стакан пунша. Никто не обратил внимания на их короткую беседу. Разговор теперь шел о графине де Ла Мотт, обсуждали, будет ли она наказана по всей строгости закона.
— Вряд ли, — рассуждал Латюд, — скорей всего она будет помилована. Говорят, королева вовсе не требовала сурово наказать графиню, главным виновником должен был стать Роган. Парламент не посчитался с королевой и осудил графиню на бичевание, клеймение и заточение в Сальпетриер. Но король с легкостью может изменить приговор, что мы сегодня и видели… Ее помилуют, это логично, ведь для Австриячки есть только один виновный — кардинал. Тем более, что госпожа де Ла Мотт все-таки Валуа. Обратят внимание на ее имя, а если нет, вспомнят, что она женщина. Могут устроить ей побег…
— Она в Бастилии?
— Нет. Она в Консьержери. И это убеждает меня в том, что я прав. Слабой женщине трудно убежать из Бастилии. Для побега нужно мужество, терпение и энергия. Вот я вспоминаю свой первый побег…
Не сговариваясь. Жиль и Поль-Джонс одновременно отошли от дивана, на котором развалился вдохновенный болтун, и постарались найти себе более спокойный уголок возле высоких шкафов, заполненных
книгами в красивых, тисненных золотом переплетах.
— Ну вот, опять за старое принялся, — ворчал моряк. — Теперь до утра не умолкнет. Пойдемте отсюда. Завтра, перед отъездом, я прощусь с Джефферсоном. А сейчас, я думаю, самое время отправиться к Королеве Ночи…
— Извините, но я не смогу вас сопровождать.
Господин министр просил меня после того, как разойдутся гости, пройти к нему в кабинет. Он хочет сообщить мне что-то важное. Поверьте, я очень сожалею…
— Э, нет! Не выйдет! Скажите Джефферсону, что вы придете к нему завтра. Это будет даже лучше…
— Возможно, но я не великий Поль-Джонс и не могу диктовать свои условия послу. Придется подчиниться…
— Хорошо, когда он вас отпустит, присоединяйтесь ко мне. А я уезжаю немедленно, у меня слишком мало времени, чтобы тратить его на старого Латюда. Ну как, придете?
— Я сделаю все, что в моих силах, но…
— Нет, этого мало. Дайте слово, что придете!
Такая настойчивость удивила и заинтересовала Жиля. И раньше Поль-Джонс проявлял к нему симпатию, даже приглашал к себе на бульвар Монмартр, где он жил со своей любовницей госпожой Таунсенд, выдававшей себя за дочь покойного короля Людовика XV. Жилю она очень не понравилась. Но отношения адмирала и капитана Джона Вогана в дружбу не переросли, и поэтому настойчивое желание Поль-Джонса провести последнюю ночь в Париже вместе с молодым человеком можно было объяснить только ревнивым характером госпожи Таунсенд.
— Дайте слово, — повторил моряк. — Может, вам такой случай больше и не представится. Дом у госпожи Керноа просто шикарный, и туда не каждого пускают.
Жиль, до тех пор невнимательно слушавший слова адмирала, вздрогнул.
— Какое имя вы произнесли?
— Госпожа де Керноа. Она живет на улице Клиши в старом особняке герцога Ришелье.
— Мне кажется, это бретонское имя. Она бретонка?
— Вряд ли. Скорей, шотландка или ирландка.
Керноа — фамилия ее мужа, в таких случаях всегда находится муж. Для респектабельности.
Однако он не мешает мужчинам интересоваться ею: сначала был банкир Леборд, потом его сосед, посол Обеих Сицилий принц Караманико, наконец, шотландец Квентин Кроуфорд, тот, кого прозвали Манильским набобом. Про этого Кроуфорда еще говорят, что он влюблен в королеву и готов для нее на любые безумства. Ну как, я вас заинтересовал? Придете? Улица Клиши, дом двадцать четыре, красивый особняк с садом.
— Хорошо, я приду. Но как меня впустят, если я приду один? Ведь вы говорите, что туда не каждого пускают?
— Это очень просто. Я вас представлю, как меня самого представил Барклай, наш консул.
Но я прошу вас, не опаздывайте.
— Постараюсь оправдать ваши надежды…
Поль-Джонс тихо пожал руку хозяину и исчез с легкостью гнома и шаловливой радостью школьника, сбежавшего с урока. Жиль проводил его взглядом. Как бы хотелось молодому человеку, не дожидаясь окончания вечера, уйти вместе с адмиралом и увидеть ту, что носила бретонское имя, будившее в душе Жиля какие-то странные воспоминания.
Его прекрасная память говорила, что он уже прежде слышал это имя, но не мог представить лицо человека, носившего его. Керноа? Кто он?