очень нудно 
46 
Что он искал в Афинах? Следы человека, который обманул его, одурманил, обокрал и бросил в море после того, как лишил всего, что было ему дорого в мире: любви, корабля и иллюзий… вернее сказать, возможности добраться до Константинополя. Если только, получив отвращение к Европе и европейцам, он попросту не отыщет корабль, который отвезет его к Гибралтару и необъятности Атлантики…
И по мере того, как проходило время, Марианна все больше склонялась к этой последней гипотезе: она никогда не увидит Язона в этом мире… но, быть может, Бог окажет ей милость и возьмет ее жизнь вместо жизни ребенка, который скоро появится…Каждый вечер в одно и то же время, когда первые огни загорались на азиатском берегу, князь Коррадо приходил с новостями, появляясь у входа в павильон, предназначенный для молодой женщины и отстоявший от его собственного на всю длину сада. Дворец Хюмайунабад, верный забавному турецкому стилю XVIII века, представлял собой удивительную смесь остроконечных крыш, орнаментов, гирлянд и астрагалов, украшенных трилистником и арабесками, киосков, нависающих над водой или цветниками, словно гигантские клетки с золочеными решетками, бассейнов и павильонов, служивших местом купания и других ритуалов повседневной жизни.
Церемониал был всегда один и тот же. Как бы слегка подчеркивая свое желание избежать всякой близости со своей необычной супругой, князь приходил вместе с Аркадиусом, которого он извлекал из библиотеки, где виконт проводил все дни, окруженный густыми клубами табачного дыма, между греческими писателями и изучением персидского языка. Дверь павильона Перед ними открывал Гракх, который с достоинством испытанного метрдотеля провожал их до салона, где донна Лавиния незаметно присматривала за будущей матерью, передавал их экономке и возвращался на свой пост в вестибюле, где ему ничего не оставалось делать, как играть в бильбоке, зевать и охранять дверь.
Юный кучер покинул французское посольство в ту же ночь, что и Жоливаль, и с такими же предосторожностями. Предупрежденный Жоливалем, который по возможности сжато объяснил ему чудо метаморфозы Калеба в Турхан-бея, Гракх проявил невероятную выдержку, не задав ни единого вопроса и даже ничуть не удивившись.
И хотя после его переезда во дворец в Бебеке он отчаянно скучал, ни за что в мире он не оставил бы дверь, которую вызвался охранять из боязни козней сэра Кэннинга.
Он никогда не испытывал теплых чувств к англичанам. Достойный сын Революции, Гракх — Ганнибал Пьош ненавидел всех подряд, кого в его детстве называли исчадиями «Питта и Кобургов». Он с большим неодобрением относился к знакомству его хозяйки с племянницей вышеупомянутого Питта. Кроме того, он считал сэра Кэннинга порождением сатаны, а его слуг — адскими поварятами, и известие, что все эти люди осмелились угрожать его дорогой княгине, повергло его в ужас.
Поэтому он и стал у расписной кедровой двери на пост, который доверил ему суровый начальник янычар из охраны сокровищ султана. И каждый вечер он с трудом сдерживался, чтобы не подвергнуть — как следовало по правилам — обыску князя и Жоливаля, так он боялся, что Кэннинг проскользнет под личиной одного из них и обманом захватит свою жертву.
В свою очередь, донна Лавиния провожала обоих мужчин до тандура, затем возвращалась к своим делам, готовая ответить на первый зов молодой женщины, которая часто, кстати, просила ее побыть с ней. Присутствие экономки могла выдержать даже такая израненная душа, как у Марианны. Ибо донна Лавиния умела молчать как никто…
При встрече обе женщины обошлись без лишних слов.
Они обнялись, как обнимаются мать и дочь после долгой разлуки, и донна Лавиния приступила к исполнению своих обязанностей так непринужденно, словно они никогда не расставались. Затем она окружила ее заботами, требуемыми ее положением, не делая, однако, ни малейшего намека на ожидаемого ребенка, и особенно никогда не показывала удовлетворения, которое любая другая не могла бы скрыть.
Она слишком хорошо знала, чего стоил княгине Сант'Анна столь желанный князем наследник…
Она также была единственной, кому разрешалось входить к Марианне. Она готовила ванну, помогала одеваться, причесываться, приносила еду и ночью спала в соседней комнате, дверь в которую оставалась открытой.
В своем душевном расстройстве Марианна была чувствительна к этой молчаливой заботливости. Она как ребенок позволяла ухаживать за собой, но по мере того, как ее час приближался, она звала Лавинию все чаще и чаще, как бы желая убедиться, что в трудный момент она будет на месте.
46 
