очень нудно 
36 
Стоя неподвижно между мадам Мадлен и ее супругом, Фьора смотрела на них по очереди, ничего не понимая. Она не видела, как в это время вошел Деметриос, и заметила его присутствие, лишь когда тот подошел к хозяину замка. Он приподнял его руку, а затем откинул плед, чтобы осмотреть его ноги.
– Что все это означает? – спросила Фьора.
– То, что этот человек парализован, – ответил Деметриос. – Удивительно, что он еще может говорить. Как это случилось?
– Год тому назад он упал с лошади, – сказала мадам Мадлен с таким удовлетворением в голосе, словно она сама была причиной и действующей силой, вызвавшей этот несчастный случай. – С тех пор я наконец стала по-настоящему жить. Кончились годы рабства и унижений! Теперь я в замке хозяйка! Благодаря богу и вам мне вернули внучку, а наше старое жилище снова преобразится! Отныне мы сможем, наконец-то, жить в радости.
– Ты сошла с ума! Хочешь обесчестить наше имя, пустив под кров дочь этой презренной... Но ведь эта дама с кинжалом – тоже твоя внучка!
– Я отлично знаю, кто она! Я еще не забыла имя флорентийского торговца, о котором мне говорил добрый отец Шаруэ.
– А у тебя нет желания тоже оставить ее у себя? Она ведь ненавидит меня всей душой, и однажды я смогу заставить ее освободить меня.
– Не я не желаю оставить ее у себя, – сказала Мадлен с внезапной грустью, – а она не желает остаться. Она слишком красива и жизнелюбива, чтобы жить в этом мрачном доме. Но я искренне надеюсь, что она не забудет навсегда свою бабушку, которая отдаст и ей часть своего сердца.
Она протянула руки, и Фьора бросилась в ее объятия со слезами на глазах:
– Я тоже не забуду вас! Несколько минут назад я завидовала Маргарите.
– Трогательная семейная сцена! – проговорил де Бревай, скрипя зубами. – Какая прекрасная картина! А меня вы забыли? Не хотите ли меня поцеловать? Мне всегда нравилось, когда меня ласкали красивые девушки. Я даже порой сожалел, что не пытался заигрывать с этой красивой мерзавкой Мари, раз она не стеснялась спать со своим собственным братом. Почему бы и не со мной?
Деметриос схватил за руку взбешенную Фьору, которая готова была наброситься на старика. Он вырвал у нее кинжал, затем, обернувшись к де Бреваю и не отпуская руки Фьоры, произнес твердым голосом:
– Вам бы это не удалось, мессир! Фьоре следует признать, что месть в отношении вас принадлежит господу богу. Его месть ужасна, но вы ее целиком заслужили. Пусть имя его будет благословенно! Пойдем, нам пора ехать.
Один за другим они покинули круглый зал, а старый Обер встал рядом с парализованным хозяином, чтобы верно нести свою вахту. Последняя картина, запомнившаяся Фьоре, – бородатое лицо со сверкающими от гнева глазами, из которых текли слезы.
Они тронулись в путь в полуденную июльскую жару. Кругом стояла тишина, когда вдруг в чистом небе они увидели разряд молнии.
– Хоть бы прошла гроза и полил дождь! – сказала Леонарда, обмахиваясь платком.
– Для вас хорошо бы, а крестьянам плохо: сено может пропасть, – сказал Деметриос, краем глаза наблюдая за Фьорой.
После прощания с госпожой де Бревай она не раскрыла рта и ехала с отсутствующим видом. Когда они добрались до поворота, откуда замок на берегу реки был еще виден, она остановила лошадь и постояла некоторое время неподвижно.
Деметриос подождал несколько минут, но так как ему показалось, что Фьора собирается здесь стоять еще долго, он подъехал к ней и спросил:
– Что с тобой?
– Я сожалею, что приезжала сюда.
– Разве нам не надо было отвезти Маргариту? – удивился Деметриос.
– Я могла бы поручить это тебе.
– Ты хотела любой ценой свершить свою месть. Вспомни, как я отговаривал тебя!
– Да, признаю, что ты был прав, потому что бог взял мщение на себя. Впрочем, господь бог не совсем справедлив. Он поразил старика, а дю Амелю позволял процветать.
– Может быть, ты сожалеешь о том, что покидаешь это место? В конце концов, там твоя настоящая семья, и было бы естественно, если бы ты захотела жить там. Ты еще можешь вернуться назад вместе с Леонардой. Я освобождаю тебя от данной тобою клятвы и останусь навсегда твоим другом.
– Ты не понимаешь, Деметриос! Это верно, что я готова была отдать свое сердце Мадлен де Бревай. Руки бабушки такие нежные, такие теплые! Но я никогда не останусь здесь! Да и Маргарита не одобрила бы этого, – сказала Фьора с невеселой улыбкой.
И действительно, лицо Маргариты помрачнело, когда мадам Мадлен ласково поцеловала Фьору в момент расставания. Маргарита попрощалась с ней холодно. Видно было, что она была рада отъезду женщины, которой она была обязана жизнью.
36 
