очень нудно 
72 
— Гм!.. — отвечал полковник. — Я не из тех щепетильных болванов, что считают честь за какого-то божка и поклоняются ей, словно идолу. Наушники, шпионы, лжесвидетели — у меня все идет в дело, лишь бы это помогло добиться великой цели.
— Полковник Перси, — промолвила леди Эмили, — ибо нет для вас наименования отвратительней, чем ваше собственное имя! Намерены вы держать меня в этой башне или отправите обратно, в замок Клайдсдейл?
— Разумеется, я буду держать вас здесь, пока вы не дадите слово стать моей женой. Тогда вы сможете вновь появиться в Витрополе, блистая роскошью, достойной будущей герцогини Бофор.
— Значит, я останусь здесь до тех пор, пока смерть или другой, более счастливый случай освободит меня. Все мучительства, какие способно измыслить человеческое злодейство, не заставят меня выйти замуж за того, кто пал столь низко, кто открыто отвергает владычество чести и слепо следует лишь своим порочным наклонностям.
— Отлично, прекрасная проповедь! — заметил полковник, насмешливо скривив губы. — Но, прекрасная ценительница чести, вся ваша решимость не помешает мне заключить вас под стражу за вопиющее нарушение законов того самого божества, которое вы так красноречиво восхваляете. Скажите, милая леди, как согласуется с требованиями чести ваш поступок, ведь вы обманули своего любящего старенького дядюшку и сбежали среди ночи с малознакомым авантюристом?
Этой насмешки леди Эмили не вынесла. Мысль о страданиях дяди при известии о ее бегстве вмиг разрушила видимость гордого достоинства, которую пыталась она противопоставить наглым издевательствам нежеланного поклонника. Пленница уронила голову на руку и горько разрыдалась.
— Эти хрустальные капли, — сказал полковник, ничуть не растроганный ее отчаянием, — говорят о том, что будет не так уж трудно смягчить ваше упрямое сердце. Если бы я мог задержаться хоть на один день, уверен, я сумел бы образумить мою прекрасную королеву! К несчастью, жестокая необходимость вынуждает меня уехать, не откладывая. Еще до рассвета я должен быть в Витрополе, а день уже занялся над восточными холмами. Прощайте! — продолжил он более серьезным тоном. — Прощайте, леди Эмили! Дело предстоит жаркое, и, быть может, сабля какого-нибудь чернокожего бунтовщика вскоре избавит вас от искреннего, хоть и отвергнутого влюбленного, а мир — от того, кто слывет меж людьми злодеем.
— Прощайте, полковник, — отвечала она со слезами. — И помните — если такова будет ваша судьба, память о том, что совершили вы нынче, не облегчит вам предсмертные муки.
— Пфе! — отвечал он смеясь. — Вы думаете, я этого боюсь? Нет, моя совесть, если она когда-нибудь у меня была, давно увяла. Я не верю в бессмертие, а смерть для меня — всего лишь краткое название вечного сна. Еще раз — прощайте!
С такими словами полковник схватил ее руку, лихорадочно поцеловал и уехал.
Бледные проблески рассвета пробились через узкое оконце в тюрьму леди Эмили, осветив лицо и всю фигуру узницы. Она лежала, вытянувшись на потертом бархатном диванчике, куда бросилась, обессилев от усталости, являя собой трогательную картину красоты, преследуемой несчастьями. Волосы ее беспорядочными локонами рассыпались по белоснежной шее и плечу, глаза были закрыты, длинные темные ресницы, влажные от слез, недвижно лежали на щеке, и лишь изредка новая слезинка дрожала на них. Лицо, всегда цветущее румянцем, после бессонной ночи было бледнее алебастра. Одну руку она подложила под голову, другая придерживала складки темной мантии, отчасти скрывавшей пленницу.
Прошло какое-то время, и, несмотря на ужас своего положения, разлученная, быть может, навсегда со всем, что было ей дорого в этом мире, оставшись в заброшенном замке в полном одиночестве, не считая злобной старой Берты, леди Эмили погрузилась в глубокий сон. Милосердное забытье ненадолго избавило ее от страданий, а мы пока обратимся к другим предметам.
6
Как известно, великая война между Двенадцатью Удальцами и ашанти после упорных и кровопролитных боев закончилась полным разгромом последних. Туземный князь был убит, весь народ практически истреблен, столица разрушена, а на прилегающих к ней землях царило самое ужасающее запустение, какое только способен вообразить человеческий разум. Квоши, единственный сын короля, в нежном возрасте четырех-пяти лет был взят в плен. При разделе добычи он вместе с другими пленниками достался его светлости герцогу Веллингтону, который заботился о нем не как о своем рабе, а как о сыне монарха.
72 
