очень нудно 
32 
Марианна узнала также усыпанных драгоценностями сестер императора: брюнетку Полину, восхитительную, насмешливую, всю в белом; блондинку Каролину в нежно-розовом платье, поглядывавшую на толпу величественным взглядом, не соответствовавшим ее свежему круглому лицу; Элизу, принцессу де Пьомбино, строгую и прекрасную, как камея.
В карете, впереди императорской, молодая женщина заметила королеву Гортензию, дочь Жозефины. Сопровождаемая супругой Жозефа Бонапарта, темноволосой королевой Испании Юлией и герцогом Вюрцбургским, укрытая своим жемчугом, который она очень любила и который так шел ей к лицу, она дарила толпе очаровательную, но с оттенком грусти улыбку. Марианна подумала, что она больше похожа на прекрасную пленницу, влекомую в повозке победителя, чем на счастливую приглашенную на царственную свадьбу.
Безусловно, в мыслях Гортензии большее место занимала мать, высланная с ее горем в далекое Наваррское поместье.
За всеми этими экипажами следовала запряженная восьмеркой белых лошадей большая, полностью позолоченная карета, украшенная императорской короной, но совершенно пустая. Это была оставленная без дела карета императрицы, ибо супружеская пара решила показаться в одном экипаже. Сразу же за этим позолоченным монументом ехала полуоткрытая коляска, в которой находились Наполеон и Мария-Луиза… и Марианна сделала большие глаза, в то время как приветственные возгласы толпы заметно поутихли. Ни Париж, ни Марианна не могли себе представить того, что они увидят.
В коляске, помахивая рукой каким-то неловким заученным движением, Мария-Луиза с немного простоватым видом улыбалась, раскрасневшаяся под тяжелой алмазной короной, в великолепном платье из затканного серебром тюля — очередном шедевре Леруа. Что касалось сидящего рядом с ней Наполеона, то он настолько отличался от своего обычного облика, что пораженная Марианна сразу же забыла о Франсисе.
Привыкшая к строгой простоте его мундиров полковника егерей или гренадеров, к его черным или серым фракам, Марианна не могла поверить, что странный персонаж, который улыбался и делал ручкой из коляски, был любимый ею человек. Одетый под испанца, в коротких штанах и коротком плаще из усыпанного алмазами белого атласа, он каким-то чудом удерживал на голове в равновесии диковинное сооружение из черного бархата и белых перьев, восьмикратно опоясанное рядами алмазов.
Эта шляпа уже одна заслуживала памфлета: она походила на плод дилетантской импровизации и отдавала Ренессансом, что было, по мнению Марианны, совершенной нелепостью и абсолютно не гармонировало с бледным лицом и строгим профилем нового Цезаря. Как он мог согласиться так выглядеть и как…
Громкий хохот оборвал нить ее мыслей. Возмущенная, но в глубине души довольная возможностью разрядить свои гнев и разочарование, Марианна повернулась к Франсису, который, откинувшись на подушки, без малейшего стеснения смеялся во все горло.
— Могу ли я узнать, что вы нашли смешного? — сухо спросила она.
— Да ведь… ох, нет! Моя дорогая, только не говорите, что вы не находите безумно забавным маскарад Бони! Он настолько смешон, что делается даже величественным! Действительно, можно смеяться до слез… что я и делаю! Я… Я никогда не видел ничего более комичного! О! Это неслыханно… неслыханно!..
Тем более разъяренная, что в глубине души она должна была признать, что он прав, что этот ошеломляющий костюм, несмотря на украшающие его драгоценности, подошел бы какому — нибудь вояке-щеголю, а не окруженному грозовыми тучами Зевсу, Марианна с трудом удержала охватившее ее дикое желание броситься на Франсиса, ногтями разодрать его дерзкое лицо и заставить смолкнуть оскорбительный смех. Было бы у нее сейчас в руках любое оружие, и она использовала бы его без малейших колебаний, как тогда ночью в Селтоне! Она страстно желала, чтобы Наполеон появился перед врагом в строгом и простом величии своего военного одеяния, поразив его ужасом или по меньшей мере внушив ему спасительную боязнь перед нападением на нее, Марианну, его признанную возлюбленную… Так нет, чтобы жениться на этой большой краснолицей деве, ему понадобилось нарядиться, как фавориту Генриха III!..
Однако надо любой ценой прекратить этот смех, оскорблявший самое дорогое для нее: любовь, единственное, что ей осталось в мире.
Внезапно, так сильно побледнев, что, казалось, в ее лице не осталось ни одной капли крови, Марианна выпрямилась и с головы до ног смерила взглядом продолжавшего безумно хохотать Франсиса.
32 
