Последние отзывы

  66  

– Я тоже верная подданная Его Величества, – с улыбкой ответила та, – но если бы вы пережили то, через что мы вчера прошли! Это ужасно! Одно время нам казалось: мы заживо сгорим в театре. Мы едва успели спуститься в подвал, где пришлось дожидаться наступления ночи, чтобы уйти из нашего подземного убежища. Вернуться к себе было невозможно. Наш приятель Лекен, который не репетировал, сумел незаметно пробраться к нашей гостинице. Он увидел, что все номера разгромлены, вещи выброшены на улицу и сожжены. Случилось самое ужасное: в то время как мы, женщины, убегали первыми, наш режиссер Домерг попал в руки толпы, и его пытались разорвать на куски. К счастью, подоспел наряд полиции, вмешался и арестовал его. Граф Ростопчин объявил о своем намерении отправить его в Сибирь.

– Как и своего повара, – вздохнула Марианна. – Это просто какая-то мания. А что случилось с другими участниками вашей труппы?

Ванина беспомощно развела руками.

– Ничего не известно. За исключением Луизы Фюзиль и мадемуазель Антони, которые находятся здесь, в противоположном крыле, и юного Лекена, сейчас отправившегося за новостями, мы не знаем, где остальные. Нам показалось более благоразумным разойтись: даже в отдельности наши костюмы достаточно необычны, а в группе... Представляете себе Марию Стюарт, ее приверженцев, охрану, женщин и ее палачей, прогуливающихся по улицам Москвы? Все, что мы смогли сделать, это пожелать им такой же удачи, как у нас, и найти убежище, чтобы спокойно дождаться прихода Императора.

– Вы очень рисковали, выходя за мною, – сказала Марианна. – Бог знает что могло бы с вами случиться, попади вы в их руки...

– Мы даже не подумали об этом, – смеясь, вскричала Ванина. – То, что произошло на площади, было так увлекательно! Прямо акт трагедии! А мы так томились от скуки. Так что мы даже не колебались... Впрочем, по-моему, там больше никого и не было.

Вполне естественно, что в ответ на откровенность обеих женщин Марианне следовало рассказать хоть часть своей истории. Она сделала это по возможности кратко, ибо чувствовала невероятную усталость и приближение лихорадки, безусловно, вызванной ранением. Она особенно подчеркнула свой страх за судьбу Язона и сожаление об отсутствии ее друзей. И когда, словно побежденная волнением, она залилась слезами, Ванина присела на край дивана и, отбросив назад полу своего пеплума, приложила прохладную ладонь ко лбу новой подруги.

– Хватит разговоров! У вас лихорадка, и вам надо отдохнуть. Когда вечером придет консьерж, мы попросим его открыть более приличное помещение, чтобы уложить вас в постель. А пока надо попытаться забыть ваших друзей, ибо вы все равно ничем не можете им помочь. Когда фрацузская армия войдет в город... вполне вероятно, что все, кто скрывается, снова появятся...

– Если этот город еще существует, – раздался из глубины комнаты замогильный голос, на который обернулись обе женщины.

– Ах! Лекен! Наконец-то ты! – воскликнула мадам Бюрсэ. – Какие новости?

Молодой человек лет под тридцать, белокурый, со смазливым, несколько вялым лицом, с каким-то женским изяществом вышел из темноты. Он носил элегантный, но запыленный полотняный костюм и выглядел усталым. Его голубые глаза по очереди прошлись по лицам женщин, и он скривился в улыбке.

– Чем больше я вижу чужбину, тем родину больше люблю, – с пафосом сказал он, прежде чем добавить нормальным голосом: – Дела идут все хуже и хуже. Я не уверен, придет ли Император достаточно скоро в Москву, чтобы спасти нас. Мое почтение, сударыня, – обратился он к Марианне. – Я не знаю, кто вы, но вы кажетесь такой же бледной, как и очаровательной.

– Это наша сестра по профессии, случайно встретившаяся нам, – сказала Ванина. – Синьорина Мария-Стэлла из театра Фейдо. Но рассказывайте, мой мальчик, рассказывайте! Что нам еще угрожает?

– Прежде дайте мне напиться. Мне кажется, что мой язык превратился в большую пересохшую губку, заполнившую весь рот.

– Она станет еще больше, когда напитается, – заметила мадам Бюрсэ, протягивая ему кувшин с пивом, который он выцедил, полузакрыв глаза, с выражением неописуемого блаженства.

Забыв о всяких правилах приличия, он пощелкал языком, почти не пережевывая, проглотил ломоть ветчины, залив его очередной порцией пива, затем, всем весом рухнув на жалобно заскрипевшее кресло, удовлетворенно вздохнул.

– Даже если тело обречено на скорое уничтожение, – сказал он, – все равно очень приятно подкормить его...

  66