очень нудно 
99 
– Вы мне писали?
– Да… Так велела госпожа Дофина. Она вас зовет. Она… она очень плоха. А мальчику у деда ничто не угрожает. Он может и подождать… но вот она…
Печать тревоги легла на обветренное лицо друга, и Гортензии даже показалось, что в серых глазах Франсуа блеснула слеза. Она понимала: встретив ее, верный слуга Дофины де Комбер решил, что само небо снизошло к нему и вот-вот рассеются все его страхи. Как могла она обмануть его ожидания? Гортензия прикоснулась к голубому полотняному рукаву его блузы.
– Франсуа, я еду с вами. Заканчивайте свои дела и заезжайте за мной в «Европу». Там я остановилась.
Сидя час спустя в двуколке рядом с Франсуа, Гортензия снова пустилась в путь по знакомой дороге. Здесь она проезжала когда-то, попав впервые в этот край. От холма, на котором высились старинные укрепления, они спустились в тень древних стен к ущелью, где тек Лескур, затем проехали горбатый каменный мостик и начали медленный подъем к плато, к его черным лесам и неровным горам. Раньше этот пейзаж казался ей зловещим, но теперь под теплым летним солнцем впечатление было уже совсем иное: наряд из пурпурных наперстянок, огромных синеголовников, зарослей раннего вереска и целых плантаций папоротника придавал окружающему пейзажу особую красоту.
Наслаждаясь жарким солнцем и чистым воздухом, Гортензия сняла шляпу, предоставив легкому ветерку играть ее белокурыми волосами. Она молчала. Было так приятно просто ехать с Франсуа, что она нарочно отдаляла час расспросов, надеясь хоть немного продлить детское ощущение безмятежной радости. Да и о чем спрашивать? Как чувствует себя Жан? Жан всегда чувствовал себя хорошо, и к тому же, зная о соединивших их узах, Франсуа и сам давно предупредил бы ее, если бы с ее возлюбленным случилась беда.
И все же, когда они миновали поворот к Лозаргу, Гортензия решилась спросить:
– Франсуа, почему вы сказали, что мне будет худо, если поеду в Лозарг?
– Потому что маркиз никого туда не впускает. С тех пор как он воротился вместе с ребенком, господин де Лозарг перешел, прямо сказать, на осадное положение, как будто он боится, что к нему ворвется целая армия. Там настоящее заграждение из камней и земли, и днем и ночью несут караул Шапиу, его сын, лакей и даже сам маркиз.
– Он с ума сошел? Против кого все это?
– Должно быть, против вас. Он категорически запретил при нем и при маленьком графе произносить ваше имя. Но, сдается мне, боится он не вас, а Жана.
– А Жан уже нападал?
Лицо Франсуа расплылось в довольной улыбке.
– А я-то все гадал, когда вы о нем спросите? Вы уже больше не любите его?
– Какие глупости, Франсуа Деве! Я день и ночь повторяю его имя, только не вслух, а про себя. И ждала лишь часа, когда смогу обратиться прямо к нему. Ведь скоро я его увижу, правда?
– Нет. Он как раз куда-то пропал после того, как пытался вызволить ребенка из замка. Только не пугайтесь! Он сделал это намеренно. Когда Жан приехал в Лозарг, его встретили лишь дула ружей, невозможно было даже вести переговоры. Упорствовать – значило приговорить самого себя к смерти, а это бы никому не помогло. Жан ведь хорошо разбирается в охоте. Без стоящего оружия бесполезно выманивать кабана. Наверное, сейчас он обдумывает, где бы такое оружие достать.
– А где он сам?
– По правде говоря, понятия не имею. Ведь вы его знаете, Жана. Не в первый раз случается ему пропадать. Думаю, когда придет час, мы его увидим. Но, скажу вам, я очень волнуюсь из-за племянницы. Она очень привязана к маленькому графу, но ведь ее вместе с другими держат в Лозарге взаперти…
– С другими?
– Там Годивелла, Пьерроне, две служаночки, Мартон и Сидони, ну и еще господин Гарлан. Все, кто обычно живет в замке. А сейчас никому не разрешено выходить. Только одной Годивелле, да и то не дальше баррикады.
Баррикада! Гортензия видела их сотни на парижских улицах, а теперь вот еще одна, да в самом сердце овернской земли, под самым вольным небом в мире! Неужели маркиз и вправду лишился рассудка? А ведь он казался таким спокойным, хладнокровным, расчетливым в ту ночь, когда застрелил Сан-Северо.
– Рано или поздно надо мне пойти объясниться с дядей, – только и сказала она. – Уж придется ему меня выслушать.
– Это господу богу недурно бы услышать вас, мадам Гортензия. Ну все, приехали…
С самого дня своего отъезда из Комбера в день свадьбы Гортензия не бывала тут и теперь улыбалась, как при встрече со старым другом. Дом был большой, но все же это скорее был дом, а не замок. Он стоял на скалистом уступе; высокая серая крыша, большие, сверкающие стеклами окна и огромный цветущий сад, террасами спускающийся к реке, придавали ему какое-то особое очарование.
99 
