104 
Шум подъезжавшего экипажа вывел ее из оцепенения. Гортензия подошла к окну на галерее и увидела, как каноник выходит из своей старинной кареты. Лак кое-где уже облез, но мягкие удобные подушки как нельзя более подходили любящему комфорт старичку. Гортензия побежала обратно в комнату.
– Дофина, приехал ваш кузен каноник. Я оставлю вас с ним.
Худая рука поднялась, уцепилась за руку Гортензии.
– Я думала… вы сбежали. А вы здесь?.. Значит, я не внушаю вам ужас?
Гортензия сжала протянутую руку и, наклонившись, поцеловала больную во влажный лоб.
– Бедная моя, за что мне на вас сердиться? Вы скорее жертва, нежели преступница. И потом… ведь я вас все-таки люблю. Бог с вами…
Вошла Клеманс, неся фарфоровую чашу со святой водой и традиционную самшитовую ветвь. С помощью Гортензии служанка начала готовить комнату к церемонии, разложила на письменном столе белую салфетку и скатерть, положила на нее распятие и поставила чашу со святой водой. Затем она поправила одежду и прическу своей хозяйки и наконец широко распахнула двери в комнату.
Еще минута, и обе женщины преклонили колени перед каноником. Он перед этим прошел в другую комнату и облачился в церковное одеяние, а теперь вслед за Франсуа, размахивающим кадилом, торжественно входил к больной, чтобы причастить ее. Вскоре Гортензия с Клеманс удалились, оставив умирающую наедине с богом и исполнителем его воли.
– Она до вечера не доживет, – всхлипнула Клеманс, утирая слезу краешком передника. – Сегодня утром, когда я поставила кипятить воду для супа, из огня выкатилась головешка. Плохая примета. А прошлой ночью еще и шакал выл…
Дофина де Комбер угасла с последним лучом заходящего солнца, и дом погрузился в тишину. Остановили все часы, прикрыли ставни – их не откроют до тех пор, пока покойницу не вынесут из дома. Мадам Пушинка, забившись в комнату Гортензии, глядела на нее своими грустными глазами и уснула только после того, как новая хозяйка приласкала ее.
Ведь дом теперь принадлежал Гортензии. Перед смертью Дофина торжественно возвела ее на трон, и теперь она могла распоряжаться как хотела. Но Гортензия решила иначе. Пока прежняя хозяйка замка не будет лежать в земле рядом со своими родителями на маленьком кладбище рядом с часовней, ни одно приказание не будет отдано новой владелицей дома.
– Здесь каждый знает, что ему делать, – сказала она. – А я пока лишь ее гостья.
– Такая деликатность делает вам честь, мое дорогое дитя, – одобрил каноник. Он собирался побыть в Комбере до дня похорон. – Если хотите, мы вместе проведем первую ночь у ее изголовья…
Но они оказались не одни. Услыхав погребальный звон колокола из часовни, в Комбер сходились все окрестные жители. Приходили из деревеньки и с ферм, по одному и по нескольку человек, шли, освещая себе путь фонарями. Некоторые искренне горевали, даже плакали, ведь все любили мадемуазель де Комбер. Они проходили в дом, подходили к телу, которое теперь положили в гостиной под венком из роз – их Франсуа нарвал чуть не на ощупь, – окропляли покойную святой водой, кланялись Гортензии и канонику.
Женщины преклоняли колени, а мужчины так и оставались стоять поодаль.
Еще до рассвета Франсуа решил послать работников с фермы на отдаленные земли, где не слышен был колокольный звон. К Гортензии он обратился лишь с самым деликатным вопросом:
– Посылать ли в Лозарг?
Она ответила, не задумываясь:
– Пусть он принес ей горе, но я уверена: кузина сожалела, что в свой последний час она так и не увиделась с ним. Во всяком случае, как бы дурно ни поступал маркиз, в этом краю он один из известнейших людей. Никто не поймет, почему ему не стали сообщать.
– В таком случае я сам поеду.
Он вернулся к полудню и рассказал, что маркиз сам принял его в вестибюле замка и молча выслушал, лишь кивнув головой, когда Франсуа сказал, что похороны назначены на завтра. После чего он повернулся и ушел, даже не поблагодарив.
– И больше вы никого там не видели? – с замирающим сердцем спросила Гортензия.
– Только служанку. Меня же дальше прихожей не пустили. Но я слышал откуда-то из глубины дома голос Годивеллы, она пела колыбельную и смеялась, ну совсем как бабушка с внучком.
– Спасибо, Франсуа. Это одно и может доставить мне радость. Теперь о Жане. Вы действительно не знаете, где он может быть?
– Нет. Иначе я давно бы вам сказал. Ясно одно: поблизости его нет. Он бы уже пришел, если б услышал колокол…
104 
