Лаура встретилась с этим исполненным робости взглядом голубых глаз и чуть не потеряла сознание. Забыв о своей роли, она, отбросив букет, присела в глубоком реверансе, за который не смог бы ее упрекнуть даже самый строгий церемониймейстер. И, присев, не поднималась — ждала, когда ей позволят встать.
— Кто знает, возможно, и правда гражданка была при дворе? — заметила Шантерен с кислой усмешкой.
Застыв на мгновение, девушка, не говоря ни слова, мягко отстранила свою «наставницу» и, приблизившись к Лауре, взяла ее дрожащие руки в свои, помогая подняться. Когда они оказались лицом к лицу, Лаура увидела, что Ее Высочество выросла, повзрослела и стала очень походить на королеву, разве что черты ее лица были мягче… Она посмотрела Лауре прямо в глаза и на несколько секунд задержала взгляд, потом улыбнулась и, положив ей руки на плечи, поцеловала ее, прошептав:
— Как давно жду я вас, мадам де Понталек…
Нагнувшись, она подобрала букет и поднесла его к лицу:
— Как они прекрасны! Вы не забыли, что я любила белые розы!
— Я никогда не забуду вкусов Вашего Королевского Высочества…
— Прошу вас, называйте меня просто мадам! Наше время отличается простотой в обращении… и никакого третьего лица!
— Буду стараться, но что до ваших вкусов, мадам, мне часто доводилось беседовать о них с Полиной де Турзель, ее матерью и бедной принцессой де Ламбаль…
Это была чистая правда. Только одного не открыла Лаура: беседа о вкусах принцессы состоялась не под позолоченными сводами Версаля, где играли ее свадьбу, не в Тюильри, а в тюрьме Форс, где она целых две недели, с 10 августа по 2 сентября 1792 года, делила камеру с этими тремя женщинами. Тогда, пытаясь забыться и не слишком огорчаться из-за гнусностей своего мужа, она находила удовольствие в разговорах о маленькой девочке, которая так понравилась ей, о девочке, заботам о которой посвящала ее королева. Она хотела узнать о ней все.
— Так отрадно беседовать о тех, кого с нами нет! Сядьте подле меня. Милая Ренетта, — попросила она свою компаньонку, — будьте так любезны, не распорядитесь ли вы принести нам чай? Кажется, я припоминаю, что мисс… Адамс весьма его любила.
Поскольку Гомен ушел вниз, пришлось мадам де Шантерен самой спускаться за напитком. Отсутствовала она недолго и вскоре вернулась, задыхаясь от слишком быстрого восхождения по лестнице, но даже этого времени Лауре хватило, чтобы объяснить смену имени, дать свой адрес и уверить девушку в безоговорочной преданности. Та в изумлении распахнула восхищенные глаза, как будто слушала сказку, но жизненный опыт подсказывал ей, что все это было правдой.
Когда вернулась мадам де Шантерен в сопровождении мальчика-слуги, они уже говорили о музыке и Мария-Терезия со смехом восклицала:
— Знаете ли вы, милая Ренетта, что мисс Адамс принимает участие в этих чудесных концертах, которые мы слышим каждый день?
— В самом деле? И давно?
— Довольно давно. Впервые мы с мадам Клери поселились в ротонде еще осенью 1792 года, а потом нас по доносу оттуда выгнали. Но мы были даже рады, что все для нас еще хорошо кончилось. После Термидора мы вернулись обратно. Мадам и представить себе не может, насколько предана ей мадам Клери…
— Да, горе позволило нам оценить привязанность наших друзей… и равнодушие многих других. Хотя королям известно, как иссушено сердце придворного…
— Такова человеческая природа, мадам, — мягко сказала Лаура, — но теперь выбор сделан, и вокруг вас только преданные сердца…
— Не стала бы ручаться за всех, — вставила мадам де Шантерен. — И в особенности за эту так называемую Бурбон-Конти, которая донимает нас своей любовью, хотя сама отличается удивительной нескромностью. Ее вопросы часто приводят мадам в замешательство.
— Меньше, чем те, которые задаю себе я сама, — с грустью уточнила Мария-Терезия, — и на эти вопросы ни она, ни вы, Ренетта, ни, без сомнения, мисс Адамс не хотите давать мне ответы. Все говорят, что любят меня, но никто не хочет сказать мне, что случилось с моей матушкой, с дорогой тетушкой. Что до братца, я думаю, что он сильно хворает, потому что больше из его темницы ничего не слышно.
Лаура отважилась взять девушку за руки и сказала:
— Мы можем рассказать вам лишь то, что знаем. Люди из правительства всегда любили секреты.