— Она пропала, верните ее, она пропала, верните ее, — причитала девочка, закрыв глаза.
— Кого мы должны найти? — Вилл опустился на одно колено, решился тронуть ее за руку.
Она схватила его. И тотчас поняла, что этого не следовало делать, потому что он стал вырываться, и она отпустила Вилла, и снова разрыдалась, и он ждал, стоя рядом, а Джим кричал уже издали, что им нужно уходить, ему все это не нравится, они непременно должны уйти.
— О, она пропала, — всхлипывала маленькая девочка. — Она побежала туда и не вернулась. Вы ведь найдете ее, умоляю, прошу вас!..
Дрожа, Вилл коснулся ее щеки.
— Послушай, — прошептал он, — все будет в порядке.
И мягко продолжал:
— Я придумаю, как помочь.
Она открыла глаза.
— Я — Вилл Хэлоуэй, ясно? Вот те крест, мы вернемся. Десять минут. Только ты никуда не уходи.
Она покачала головой.
— Подождешь нас здесь под деревом?
Она молча кивнула. Он выпрямился. Простое это движение испугало ее, она вздрогнула. Он подождал, глядя на нее, потом сказал:
— Я знаю, кто вы.
Вилл смотрел на широко раскрытые, знакомые серые глаза на страдающем лице. Смотрел на мокрые от дождя длинные черные волосы и бледные щеки.
— Я знаю, кто вы. Но мне надо убедиться.
— Кто же поверит? — простонала она.
— Яверю, — сказал Вилл.
И она снова, дрожа, прислонилась спиной к стволу, сложив руки на коленях, — такая тоненькая, такая бледная, такая потерянная, такая маленькая.
— Я пойду теперь? — спросил он.
Она кивнула.
И он пошел.
На краю участка яростно топал ногами недоверчивый Джим.
— Этого не может быть! — вскричал он чуть не в истерике.
— Может, — ответил Вилл. — Глаза. По ним все видно. Как это было с мистером Кугером и злым мальчиком… Есть один способ удостовериться. Пошли!
И он повел Джима через город, и они остановились перед домом мисс Фоули, посмотрели на неосвещенные окна в утренних сумерках, поднялись на крыльцо и позвонили раз, другой, третий.
Тишина.
Медленно-медленно входная дверь отворилась, скрипя петлями.
— Мисс Фоули? — тихо позвал Джим.
Где-то далеко в доме по оконным стеклам скользили тени дождя.
— Мисс Фоули?..
Они стояли в прихожей перед струящейся бисерной занавеской у входа в гостиную, слушая, как под напором ливня покряхтывают толстые чердачные балки.
— Мисс Фоули? — громче.
Но ответом им были только скребущие звуки мышей в теплых гнездышках внутри стен.
— Она пошла в магазин, — сказал Джим.
— Нет, — сказал Вилл, — мы знаем, где она.
— Мисс Фоули, я знаю — вы здесь! — вдруг заорал Джим, взбегая вверх по лестнице. — Сейчас же выходите, ну!
Вилл ждал, когда он закончит поиск и медленно спустится вниз. Едва Джим сошел с лестницы, как оба услышали музыку, плывшую через входную дверь вместе с запахом свежего дождя и жухлой травы.
Вдали за холмами каллиопа на карусели дудела задом-наперед «Похоронный марш».
Джим распахнул дверь настежь и остановился в потоках музыки, как стоят под дождем.
— Карусель. Они починили ее! Вилл кивнул.
— Должно быть, она услышала музыку и на восходе вышла из дому. А там что-то произошло. Может быть, карусель не была починена как следует. Аварии дело обычное. Как в случае с продавцом громоотводов, которого вывернуло наизнанку и лишило разума. Может быть, этому Луна-Парку аварии по душе, он получает от них удовольствие. А может быть, с ней намеренно так обошлись. Может, хотели побольше выведать про нас, узнать наши имена, где мы живем, хотели, чтобы она помогла им разделаться с нами. Поди угадай! Может, она испугалась или что-то заподозрила. И тогда они обошлись с ней совсем не так, как она ожидала.
— Не понимаю…
Однако теперь, в дверях, под холодным дождем ничто не мешало представить себе мисс Фоули, напуганную Зеркальным лабиринтом. Представить себе, как она совсем недавно одна пришла в Луна-Парк и, может быть, закричала, когда с ней сделали то, что в конце концов сделали, — круг за кругом, круг за кругом, слишком много лет, больше, чем ей когда-либо мечталось сбросить, нещадно обтачивая ее, превращая в жалкую, сирую малютку, совершенно сбитую с толку, потому что она уже сама себя не узнавала, круг за кругом, вычитая год за годом, покуда карусель не остановилась, подобно кругу рулетки, и ничего не выиграно, и все потеряно, и некуда идти, невозможно объяснить странную перемену, и нечего делать, кроме как… плакать в одиночестве под деревом, под осенним дождем…