очень нудно 
62 
Лицо Вилла выразило скуку. Джим насторожился.
Видя это, Чарлз Хэлоуэй задумался.
Что мог он сказать, чтобы им было понятно? Сказать, что любовь прежде всего — общее дело, совместный опыт? Ведь именно это служит необходимой основой союза? Сказать о своих чувствах при мысли о том, что вот сейчас, в эту ночь, они вместе в суровом мире, вращающемся вокруг большого солнца, которое куда-то падает в огромном пространстве, которое, в свою очередь, летит в еще более необъятном пространстве то ли к Чему-то, то ли прочь от Чего-то? Мог он сказать: мы вместе в этом полете со скоростью миллиардов километров в час? У нас общее дело — противоборствовать ночи. Начинаешь с малых общих дел. Почему нам так мил мальчуган в весеннем поле, бросающий вызов небу своим бумажным змеем? Потому что наши пальцы обжигает воспоминание о горячей бечевке. Почему так мила склонившаяся над деревенским колодцем девушка, которую мы увидели из окна поезда? Наш язык помнит, как в некий давно минувший полдень его холодила вода в железном ведре. Откуда слезы при виде погибших в катастрофе чужих людей? Они напоминают друзей, которых ты не видел сорок лет. Откуда смех при виде клоунов, забрасываемых тортами? От вкуса сладкого крема во рту, вкуса жизни. Откуда любовь к женщине, которая стала твоей женой? Ее нос вдыхает воздух мира, который я знаю; поэтому я люблю этот нос. Ее уши слышат музыку, которую я готов напевать в ночные часы; поэтому я люблю эти уши. Ее глаза любуются этой землей во все времена года, и я люблю эти глаза. Ее язык знает айву, персики, груши, лимон и мяту; я люблю ее речь. Ее телу знакомы зной, холод, недуги, поэтому мне ведомы огонь, снег и боль. Совместные, трижды совместные переживания. Миллиарды трепещущих свойств. Отсеки одно чувство — часть жизни долой. Отсеки два чувства — жизнь пополам. Мы любим то, что знаем, любим свою суть. Общее дело, общая доля, общая доля рта, глаз, ушей, языка, носа, рук, тела, сердца и души.
Но… как это выразить?
— Представьте себе, — попытался он, — двое мужчин в одном вагоне, один — солдат, другой — крестьянин. Один говорит про войну, другой — про хлеб; у обоих от скуки слипаются глаза. Но стоит одному заговорить о беге на длинные дистанции, и если другой хоть раз одолел полтора километра на беговой дорожке, им хватит бега на всю ночь, словно мальчишкам, на почве воспоминаний вырастет дружба. Так вот, есть одно дело, которое объединяет всех мужчин, а именно — женщины, на эту тему они способны говорить до самого восхода солнца и после него. Черт…
Чарлз Хэлоуэй остановился, опять смущенно покраснел, смутно провидя некую высокую цель впереди, но не зная точно, как ее достигнуть. Он крепко задумался.
«Папа, не останавливайся, — мысленно произнес Вилл. — Здесь у тебя так здорово, когда ты говоришь. Ты спасешь нас. Давай продолжай».
Мистер Хэлоуэй прочел выражение его глаз, увидел такие же глаза Джима и медленно пошел вокруг стола, касаясь пальцем тут какого-то ночного зверя, там кучки оборванных старух, звезды, полумесяца, древнего солнца, песочных часов, отмеряющих время костной пылью вместо песка.
— Кажется, я уже начинал говорить о том, что значит быть хорошим? Да, непросто это… Допустим, на улице подстрелили чужого человека — вы с места не сдвинетесь, чтобы помочь ему. Но если за полчаса до того вы провели вместе с ним хотя бы десять минут и что-то узнали о нем и его родных, вы способны прыгнуть и встать перед убийцей, чтобы помешать. Подлинное знание — хорошо. Отсутствие знания или нежелание знать — дурно, по меньшей мере безнравственно. Не знаешь — не можешь действовать. Действуя наугад, свалишься в пропасть. Господи, должно быть, я кажусь вам сумасшедшим с этими моими речами. Наверно, вы считаете, что нам следовало бы сейчас не сидеть здесь, а вооружиться дробовиками и винтовками и сбивать воздушные шары, как это сделал ты, Вилл, но нет — мы должны побольше узнать об этих уродцах и их главаре. Можно ли стать носителями добра, не разобравшись толком в сути зла? Вот только время нас поджимает. В воскресные дни аттракционы закрываются рано. И когда посетители разойдутся по домам, жди, что нас навестят люди осени. Стало быть, в нашем распоряжении не больше двух часов.
Тем временем Джим, подойдя к окну, уставился через весь город на черные шатры вдали и на каллиопу, из которой сейчас само вращение Земли извлекало музыку.
— Он в самом делетакой плохой? — спросил он.
62 
