68 
Однако несколько ужасных минут она могла только одно — смотреть.
Все это время Стефан и Клаус обменивались такими яростными и точными ударами, что их схватка больше напоминала прекрасный и смертельно опасный танец. Но это был бой на равных или, по крайней мере, почти на равных. Стефан отлично справлялся сам.
Бонни наблюдала за боем. Стефан наступал на Клауса со своим белым ясеневым шестом, и Клаус вынужден был опуститься на колени и отклоняться все ниже и ниже назад, словно танцор лимбо,[10] который проверяет, как сильно он может изогнуться. Бонни видела лицо Клауса — он, чуть приоткрыв рот, смотрел на Стефана. Смотрел, как показалось Бонни, с удивлением и страхом.
А потом все изменилось.
Когда Клаус изогнулся до предела, когда дальше уже было некуда, и казалось, что он вот-вот упадет или переломится пополам, что-то случилось.
Клаус улыбнулся.
Клаус пошел в атаку.
Бонни видела, как напряглись мышцы Стефана, пытавшегося обороняться. Но Клаус, на губах которого играла зловещая улыбка, продолжал наступать. Он был похож на чертика, который выпрыгивает из табакерки, но только очень-очень медленно. Спокойно. Неумолимо. Улыбка становилась все шире и шире, и казалось, что она вот-вот разорвет его лицо пополам.
Улыбка Чеширского кота.
Кота, играющего с мышью.
Стефан стонал и напрягал все силы. Стиснув зубы, он пытался остановить натиск Клауса. Но Клаус и его палка двигались вперед, заставляя Стефана отступать, прижимая его к земле.
Улыбка не сходила с лица Клауса.
И вот Стефан уже лежит на спине, и его собственный шест упирается ему в горло под тяжестью копья Клауса. Клаус, сияя, смотрел на него сверху вниз.
— Мне надоело играть, малыш, — сказал он, выпрямляясь и отшвыривая в сторону свое копье. — Пришло время умирать.
Он выхватил копье из рук Стефана так легко, как будто отобрал его у ребенка. Одним взмахом запястья он переломил копье об колено, показывая, насколько он силен, насколько он был силен все это время. Как жестоко он играл со Стефаном.
Половину разломанного шеста он швырнул через плечо, заставив перелететь через всю поляну. А вторую половину вонзил в Стефана. Вонзил не заточенным концом, а противоположным, заканчивавшимся множеством острых обломков. Казалось, он опустил его без малейшего усилия, но Стефан закричал. Клаус повторял это движение снова и снова, и каждый раз из груди Стефана исторгался крик.
Рот Бонни открылся в беззвучном вопле.
Она никогда раньше не слышала, чтобы Стефан кричал от боли. И ей не надо было объяснять, какой должна была быть эта боль. Ей не надо было объяснять, что для Клауса был смертельным только белый ясень, а Стефана могло убить любое дерево. Что если Стефан еще не умер, то вот-вот умрет. Что Клаус, который уже занес руку, собирается покончить с ним последним мощным ударом. Клаус запрокинул голову к луне, и на его лице заиграла бесстыдная улыбка, в которой ясно читалось, что именно он любит больше всего и что его возбуждает. Убийство.
А Бонни не могла пошевелиться, не могла даже закричать. Все поплыло у нее перед глазами. Она ошибалась. Она не взрослая, она все еще была ребенком. Она не хотела видеть последний удар, но и отвернуться тоже не могла. Всего этого не должно было происходить, но это происходило. Происходило на самом деле.
На лице Клауса появилась улыбка, в которой не было ничего, кроме наслаждения. Поднятая палка в его руках начала опускаться.
Копье пролетело через всю поляну и поразило его в самую середину спины; оно застряло там и подрагивало, как огромная стрела. Папка выпала из разжавшихся пальцев Клауса, безумная улыбка исчезла с его лица. Секунду он стоял, раскинув руки, а потом обернулся. В его спине дрожало копье из белого ясеня.
Хотя перед глазами Бонни кружились серые пятна, она отчетливо услышала этот голос. Голос зазвенел, холодный, высокомерный и исполненный непоколебимой уверенности. Он произнес всего четыре слова, но они изменили все:
— Отойди от моего брата.
15
Клаус завопил; этот вопль напомнил Бонни о древних хищниках, о саблезубых тиграх, о мамонтах. Одновременно с воплем из его рта вырвалась пена, а красивое лицо превратилось в искаженную яростью маску.
Он завел руку за спину, стараясь ухватиться за ясеневое копье и выдернуть его. Но оно вонзилось слишком глубоко. Бросок был сильным.
68 
