4 
— Прощайте, сэр, и будьте вы прокляты. Вашу руку?
— Нет. Вы всегда так больно ее стискиваете. Счастливого пути. Надеюсь, гнев ваших хозяев не так силен, как вы опасаетесь. Впрочем, вы правильно сделали, что поспешили к ним при первых признаках неудовольствия. Сожалею, что стал его причиной.
— Неужто мы так и расстанемся? — спросил герцог. — И вы на прощанье не подадите мне руки?
— Нет!
Заморна побагровел, однако же повернулся к двери и натянул перчатки. У крыльца стоял четырехместный экипаж, конюх и камердинер ждали. Заморна, по-прежнему мрачнее тучи, двинулся к ним, но тут вперед выступила его жена.
— Адриан, вы забыли про меня, — промолвила она очень тихо, однако глаза ее выразительно блеснули. Герцог вздрогнул, поскольку и впрямь позабыл о Мэри за мыслями об ее отце.
— Что ж, до свиданья, Мэри, — сказал он, торопливо обнимая и целуя жену. Она удержала его руку.
— На сколько я остаюсь? И почему вы не берете меня с собой?
— В такую-то метель? — воскликнул он. — Как только распогодится, я за вами пришлю.
— Как скоро это будет? — спросила герцогиня, выходя за ним в переднюю.
— Очень скоро, мой ангел, — наверное, даже завтра или послезавтра. Ну же, не глупите. Вы не можете ехать сейчас.
— Могу и поеду, — быстро возразила герцогиня. — Я не хочу оставаться в Олнвике. Вы не должны меня бросать.
— Идите в комнаты, Мэри. Дверь открыта, и в нее задувает снег. Видите, сколько уже намело?
— Никуда я не пойду. Если вы не дадите мне времени на сборы, я сяду в карету как есть. Возможно, вам достанет человечности укрыть меня полой вашего плаща.
Говоря, Мэри дрожала. Холодный ветер, который дул в открытую дверь, неся с собой снег и мертвые листья, развевал ее волосы и платье. Его светлость при всей своей черствости все же встал так, чтобы заслонить жену от ледяных порывов.
— Я не позволю вам ехать, — сказал он. — И не упрямьтесь.
Герцогиня взглянула на него с тем встревоженным выражением, которое в последнее время редко сходило с ее лица.
— Интересно, почему вы не хотите взять меня с собой? — проговорила она.
— Кто вам сказал, что я не хочу? — был ответ. — Смотрите сами, какая метель! Как можно подвергать хрупкую женщину таким тяготам?
— Тогда, — с жаром произнесла герцогиня, выглядывая в снежную круговерть, — вы могли бы подождать, пока метель уляжется. Я не думаю, что вашей светлости стоит ехать сегодня.
— Но я должен ехать, Мэри. Рождественские каникулы закончились, и дела не ждут.
— Тогда возьмите меня с собой. Я уверена, что выдержу.
— Исключено. Можете сколько угодно стискивать свои глупенькие маленькие ручки, такие тонкие, что они почти просвечивают, можете трясти кудряшками, чтобы они падали на лицо, скрывая от меня его бледность. А это что? Неужели слезы? Черт побери, что мне с нею делать? Ступайте к отцу, Мэри. Он вас избаловал.
— Адриан, я не могу жить в Олнвике без вас, — пылко возразила герцогиня. — Это слишком живо пробуждает воспоминания о самых горестных моих днях. Я не расстанусь с вами по доброй воле.
И она одной рукой стиснула его локоть, а другой принялась торопливо утирать слезы.
— Нет, ей нельзя стоять на пороге, она простынет. — Заморна открыл боковую дверь в комнату, которая на время приезда служила ему кабинетом. Здесь горел огонь, к камину была придвинута кушетка. Сюда герцог отвел жену и принялся ее увещевать, что было нелегко: его обманы, холодность и нескончаемые измены рождали в сознании Мэри чудовищные фантазмы ревности; нервическое состояние сделало герцогиню жертвою неопределенных страхов, которые отступали лишь в те минуты, когда супруг сжимал ее в объятиях или хотя бы оставался у нее на виду.
— Я же сказал, — произнес Заморна, улыбаясь наполовину ласково, наполовину досадливо, — я же сказал, что пришлю за вами через два-три дня.
— А я застану вас в Уэллсли-Хаусе? Вы говорили, что едете из Витрополя в Ангрию.
— Да, и пробуду там от силы неделю.
— Неделю! По-вашему, это небольшой срок? Для меня он будет целой вечностью! Впрочем, я должна покориться; вашу светлость не переубедить. Однако же я могу поехать с вами. Я не буду вам мешать! Я не часто докучаю вашей светлости.
4 
