93 
Веттели так и поступил. Вникать во взаимоотношения лесных обитателей ему не хотелось – пусть Гвиневра сама с ними разбирается, поэтому он сосредоточил внимание на красотах лесного ландшафта, и возмущённые голоса его обитателей скоро перестали ему докучать.
Закат догорал быстро, небо блёкло, синело, рассыпалось звёздами, но в зачарованном лесу не становилось темнее. Среди голых дубовых ветвей один за другим зажигались крошечные огоньки, будто огромная стая светляков слетелась в зимний, заснеженный Гринторп, не побоявшись мороза. Они мерцали, переливались в голубых тонах, перепархивали с места на место, слетались в маленькие стайки и рассеивались вновь… Зрелище было немыслимо, неописуемо прекрасным, даже дыхание перехватывало!
– Что это? – восхищённо прошептал Веттели, опасаясь спугнуть эту трепетную, эфемерную красоту. Ему казалось, стоит допустить какую-то грубость: слишком громкий звук, слишком резкое движение – и она неминуемо будет разрушена, всё погаснет, исчезнет как сон.
– Что – «это»? А! Ты об огоньках? Да, так, ничего особенного. Простенькая, незатейливая магия фейри, не более того. Чисто для настроения, никакой практической пользы. Но смотрится мило, не спорю. Я потом тебя научу, сможешь устраивать иллюминацию у себя в комнате. Думаю, твоей женщине понравится… – ещё бы ей не понравилось! Бедная, бедная Эмили! Ах, почему её нет рядом, почему она этого не видит?! – … Ну что ты застыл столбиком? Идём, прогуляемся до пруда, а то скоро надо будет возвращаться, пока время не начало выкидывать свои фокусы – с него станется!
… К сожалению, он существовал и по эту сторону– тот самый пруд, где они с Гвиневрой однажды караулили единорога. И размеры, и очертания – всё совпадало. Несмотря на морозец, поверхность его не была затянута льдом; будто чёрное, блестящее, идеально гладкое зеркало лежало в обрамлении снежно-белых берегов, и мириады огоньков отражались в нём.
И Веттели в это природное, по заверению Гвиневры, совершенно безвредное зеркало заглянул. Ох, что он там увидел!
То, что милостиво скрыло от него настоящее, комнатное зеркало, черная вода отразила с ледяной беспощадностью, заставив Веттели в ужасе отпрянуть.
Ужасная тварь – измождённая, бледноликая, с мёртвыми, чёрными провалами глаз, с тонкой щелью рта, с тёмной сетью кровеносных сосудов, просвечивающих сквозь восковую кожу – кажется, кровь в них текла тоже чёрная. Возможно, была в этой твари какая-то своя мрачная эстетика, и особо извращённый, склонный к мистицизму ум даже счёл бы её красивой, но гораздо больше в ней было смертной, потусторонней жути. В довершение тягостной картины, кошмарное создание было завёрнуто в клетчатое одеяло, на манер пленного галла, увязшего в снегах бескрайней Московии.
Только по этому одеялу Веттели себя и узнал.
Сначала глаза отказывались верить увиденному. Потом подкосились ноги, и он медленно опустился в снег на колени. Крупная дрожь сотрясала тело, зубы выбивали дробь. Пытаясь справиться с собой, он закусил губу – не рассчитал силы, челюсти судорожно сжались, потекла чёрная, как дёготь, кровь.
– Ай! Ай! Берти, милый, опомнись, откликнись! – фея вилась над ним, как ошалевшая оса. – Что с тобой? Что случилось?! Тебе нехорошо?
Но Веттели не мог говорить, он едва нашёл в себе силы указать дрожащим пальцем на воду, и мерзкое существо тоже ткнуло в него пальцем.
Фея взглянула – и, наконец, начала что-то понимать. И попыталась успокоить.
– Да что ты, не бойся! Оно тебя не схватит! Это же просто твоё собственное отражение, оно не опасно.
Это называется «утешила»!
– Почему… – через силу прохрипел Веттели. – Почему я такой стал?!
Если бы он увидел себя в облике яйцевидного Хампти-Дампти или даже самой Матушки Гусыни, он и то был бы потрясён меньше. Но всё-таки в нём ещё жила надежда: вот сейчас Гвиневра скажет: «Что ты, глупый! Разве ты такой? Это обман, иллюзия, злые чары чёрного пруда!»
– Не знаю! – беспомощно развела руками фея. – Ты всегда таким был, сколько мы знакомы. Я же говорила: ты чудовище, от тебя пахнет кровью и смертью. Куда же тут деваться? Какой уж есть.
Стало совсем плохо.
– То есть… Ты меня всегда видишь… таким?
– Нет, что ты! Только если скошу глаза, вот так – она продемонстрировала, согнав зрачки в кучку. – А если смотреть обычным способом, ты очень даже ничего, хорошенький как картинка.
93 
