98 
– Ты уверен? – осведомилась фея подозрительно, радоваться она не спешила. То ли боялась разочароваться, то ли понравилось быть героиней душераздирающей трагедии и не хотелось так быстро выходить из роли. – Откуда тебе знать? Разве ты что-то смыслишь в целительстве?
– Нет, в целительстве я не смыслю, зато в этой болезни смыслю очень хорошо. От неё не умирают, поверь! В детстве у меня была точно такая же, и, как видишь, я жив и здоров. И в школе все живы по сей день. Краснуха опасна исключительно для дам в положении, точнее, для их будущего потомства. Всем остальным она способна причинить лишь некоторое неудобство.
– Неудобство! – вскричала Гвиневра горько. – Да я четвёртый день живу впроголодь! У этого грешного поэта в комнате шаром покати, хуже, чем у тебя, хотя я думала, хуже не бывает! Неси мне скорее…нет! Лучше неси меня скорее к себе и корми!
…Накормленная сыром и сладким печеньем, Гвиневра стала совсем другим человеком – если так можно сказать про фею.
– Берти, милый, – растрогано всхлипнула она, – ты меня искал, ты беспокоился обо мне! Даже на другуюсторонусам перешёл, а я думала, никогда не научишься! Как же это трогательно! Ты самое лучшее чудовище из всех, что мне доводилось встречать.
Она взлетела, повисла в воздухе прямо перед его лицом, и нежно прижалась к кончику его носа красной, горячей щекой. Не сказать, что это было очень приятно, но Веттели счёл себя польщённым.
Тихое учительское счастье: проснуться утром в понедельник и вспомнить, что уроки отменены, что спешить некуда – можно забраться поглубже под одеяло и поспать ещё часок-другой, а потом ещё поваляться с книжкой, а потом…
Увы, счастье оказалось недолгим. Не успел он задремать, как в дверь постучали.
– Капитан, вы спите? – голос был взволнованным.
– Входите, Токслей! Что-то случилось?
– Выручайте, капитан! Сегодня моё дежурство по школе, а мне нужно срочно возвращаться в Эльчестер. Пришла телеграмма – ночью в своём поместье скончался мой бедный дядюшка. Главное, только вчера вечером с ним расстались, вроде бы, неплохо себя чувствовал – и на тебе!..
– Да что вы говорите! Какая жалость!
Это прозвучало очень искренне, хотя, что греха таить, на самом деле Веттели было жаль вовсе не чужого, незнакомого дядюшку, так некстати отошедшего в мир иной, а себя самого. Дежурство по школе – чрезвычайно хлопотное, тоскливое и неблагодарное занятие. Дежурный учитель должен всё свободное от уроков время слоняться по коридорам, надзирая за порядком и улаживая всевозможные коллизии, возникающие будто ему назло.
Веттели однажды уже имел несчастье оказаться в этой роли, и ему категорически не понравилось. Тогда он недоглядел…
А как он, спрашивается, мог «доглядеть», если в это самое время усмирял панику в левом крыле – там, якобы, завелась какая-то особенно страшная крыса и шмыгает из класса в класс, а скоро и до спален доберется, ужас, ужас! Пришлось успокаивать визжащих девиц и их визжащих наставниц, посылать в деревню за крысоловом и присутствовать при облаве. В результате оказалось, что никакая это не крыса, а самый обычный дворовый брауни. Нерадивая прислуга позабыла выставить ему сливок, вот он и явился, оскорблённый, чтобы взять своё, и просто искал кухню.
В общем, пока Веттели возился с поимкой мелкой домашней нечисти и организовывал выдачу ей причитающихся сливок, трое глупых мальчишек со второго курса стянули у смотрителя Коулмана ключи от чердака, вылезли на крышу центрального крыла, взгромоздились на одну из башенок, а слезть не смогли. Веттели попытался снять их самостоятельно, но они совсем одурели от страха, пришлось вызывать из Эльчестера пожарных с лестницей.
Ох, надолго запомнился ему тот многотрудный день, и повторения решительно не хотелось. Но разве он был вправе отказать своему, можно сказать, спасителю, не прийти ему на помощь в трудную минуту?
– Конечно же, я вас подменю, лейтенант, ни о чём не беспокойтесь. Ещё раз соболезную.
Токслей издал траурный вздох и удалился, провожаемый не менее траурным вздохом.
Предпоследний день «краснушных каникул» был безнадёжно испорчен.
…Квентин Орвелл вынесся ему навстречу из-за поворота – бледный, дрожащий, глаза смотрят дико, почти безумно.
– Мистер Веттели, там… там… – он никак не мог отдышаться.
98 
