очень нудно 
38 
Даже среди такой массы народа Никки чувствовала себя одинокой. Отсутствие Джеганя в ее мозгу создавало странное ощущение изолированности – не покинутости, а просто одиночества. Обычно, когда сноходец «присутствовал», ни одно действие, даже самое интимное, ни одна мысль не могли быть частным делом. Его присутствие таилось в уголках разума, откуда он мог видеть и слышать все: каждое сказанное тобой слово, каждую мысль, каждый съеденный тобой кусочек, каждый чих, каждый вздох. Он все видел, даже когда ты ходил по нужде. Ты никогда не оставался наедине с собой. Никогда. Наблюдение было всеобъемлющим и неизбежным.
Именно это и сломило большинство сестер: сознание того, что Джегань постоянно сидит у тебя в голове и наблюдает. Но что хуже всего – ты никогда не знал, когда именно внимание сноходца сосредоточено на тебе. Можно было обругать императора площадной бранью, и этот проступок оставался незамеченным, а в другой раз стоило лишь дурно о нем подумать, как он тут же это узнавал.
Никки, как и многие другие сестры, научилась распознавать эти связи. Научилась она также определять отсутствие сноходца в ее мозгу – как сейчас, например. С другими такого никогда не случалось. У них эти связи были постоянными. Впрочем, всякий раз Джегань возвращался, чтобы снова привязать ее к себе, но сейчас – именно сейчас – Никки была одна и не имела ни малейшего представления почему.
Среди палаток и костров невозможно было проехать в экипаже, и Никки двинулась к холму пешком, тут же сделавшись мишенью для похотливых взглядов солдатни. Она знала, что Джегань, прежде чем покончить с ней, отдаст ее на потеху солдатам. С большинством сестер время от времени такое проделывали – либо в качестве наказания, либо чтобы сестры не забывали: они всего лишь рабыни.
Однако Никки предназначалась лишь для утех самого императора и его приближенных, таких как Кадар Кардиф. Многие сестры завидовали ее положению – и напрасно, роль личной рабыни Джеганя вовсе не привилегия. Других женщин отправляли в солдатские палатки ненадолго, на неделю или две, остальное время они были заняты не столь обременительными обязанностями. Для Никки же временных ограничений не существовало. Как-то раз она безвылазно проторчала в шатре Джеганя пару месяцев. Солдаты от души развлекались с женщинами кто во что горазд, но все же им воспрещалось убивать или наносить рабыням тяжкие увечья. Джегань не ограничивал себя ни в чем.
Иногда – по причине или без причины – Джегань в припадке ярости приказывал Никки отправляться в палатки на месяц. Никки покорно кланялась со словами «как будет угодно вашему превосходительству». Он знал, что Никки не блефует: ссылка в солдатские палатки была бы для нее куда меньшей мукой. Но не успевала она дойти до выхода из шатра, как Джегань успокаивался, приказывал повернуться к нему и сурово отменял свое предыдущее повеление.
С самого начала Никки постепенно – шаг за шагом, дюйм за дюймом – отвоевала себе определенный статус и даже некоторую долю свободы, недоступную остальным сестрам. Не то чтобы она специально к этому стремилась. Просто так случилось – и все. Джегань рассказывал ей о том, что прочитал в мыслях других сестер: между собой они называют ее «рабыня-королева». Никки полагала, что Джегань сказал это, чтобы ее порадовать, но титул «рабыня-королева» волновал ее не больше, чем госпожа Смерть.
Сейчас она плыла среди солдат, словно яркий цветок лотоса по темному болоту. Остальные сестры старались выглядеть как можно хуже и неприметнее, чтобы не попадаться на глаза солдатам, но их ухищрения пропадали втуне. Они жили в постоянном ужасе перед Джеганем. Что случилось, то случилось. У них нет ни выбора, ни возможности как-то повлиять на события.
Никки же все было безразлично. Она носила роскошные черные платья и никогда не покрывала свои распущенные светлые волосы. По большей части она делала, что хотела. Что бы Джегань с ней ни творил, ее это не трогало, и сноходец это знал. Как Ричард оставался загадкой для нее, так и она оставалась загадкой для Джеганя.
А еще Джегань был ею очарован. Несмотря на жестокое обращение, в нем порой мелькала искорка заботы. Когда Джегань причинял ей боль, Никки с радостью принимала ее. Она заслужила грубое обращение. Иногда боль хоть немного заполняла темную пустоту. Тогда Джегань прекращал ее мучить. Когда он грозился убить ее, Никки терпеливо ждала смерти. Она знала, что не заслуживает жить. Тогда он отменял смертный приговор.
38 
