очень нудно 
110 
Так считал наблюдатель Стаднецкий, но если бы он поделился своими мыслями с юными церангарами, они не захотели бы его понять. Они были в восторге! Они были похожи на детей, которым показали игрушку столь великолепную, что они даже помыслить не могли, чтобы стать её обладателями. Ни вожделения, ни зависти – чистая радость! И об усталости, и о голоде позабыли!
– Можно мы не полетим сегодня обратно?! – дрожащим голосом прошептал агард Тапри. – Хоть на денёчек задержимся? Так хочется посмотреть! Вдруг больше не доведётся…
Как же был благодарен ему за эту просьбу цергард Эйнер! Ведь если бы не адъютант, пришлось бы просить самому!
Несколько часов они рыскали по кораблю и восхищались. Технические достижения далёкой цивилизации их почему-то не занимали вовсе. Гвейрану даже стало немного досадно, что не удивляют его гостей ни огромные голографические мониторы бортовых компов, ни сенсорные панели, ни предметы обстановки, трансформирующиеся по ментальному сигналу. Но – ах, цветочек красный, травка зелёная! Ах, весь космос в окно видно! Ах, какая чудесная одежда, всю жизнь бы такую носить! Ах, вода в бассейне голубая, можно мы поплаваем?
Поплавать он им разрешил – почему бы нет?
Плавали они странно, как-то по крокодильи: повиснув в воде почти неподвижно, нижняя часть лица по самые ноздри погружена в воду, руки вытянуты снизу вдоль тела, шевелятся только их кисти, но движения их сверху не видно. Кажется, будто два бревна несёт несуществующим течением – медленно-медленно, ни всплеска, ни звука, ни брызг.
Гвейран не выдержал, спрыгнул в воду, проплыл от бортика к бортику энергичным брассом.
– Кто же так делает? – осудил агард Тапри. – Это же с берега из пулемёта враз снимут! Незаметно надо!
– Есть такое понятие – «купаться», – почему-то рассердился пришелец. – Где ты здесь видишь пулемёт, скажи на милость?
Пулемёта определённо не было, и они стали «купаться». Сперва неуверенно и сковано, потом всё веселее и громче, позабыв о чинах и званиях, и кончилось дело тем, что Гвейран заметил, как за цергардом Эйнером тянется в воде красный след – вскрылся недавний порез на запястье, наспех залитый коллоидом.
…Влезать из бассейна не хотелось, но неловко было портить воду. В такой чистой и свежей ему прежде не доводилось плавать. Она даже пахла по-особенному, чем-то безмерно далёким и прекрасным (ароматизатор назывался «морской бриз», но то, что осталось на Церанге от морей, давно уже имело совсем другой запах).
После купания была еда. Тоже необыкновенная. Только теперь Эйнер начал понимать, почему пришельцы так активно возражали против тюремной похлёбки: после этаких изысков она должна была показаться им совершено несъедобной. Но самым удивительным был даже не вкус её, а то, как появлялась она на свет: Гвейран открывал маленькую пластиковую коробочку с картинкой, вываливал на красивую стеклянную тарелку содержимое – рыхлую розоватую массу, внешне напоминающую дешёвые консервы из хверсовых очисток, и она прямо на глазах трансформировалась каждый раз в новый продукт, один другого аппетитнее. А главное – увеличивалась в объёме, раза в три-четыре! «Вот если бы и наша еда так делала! – принялся мечтать Тапри. – Положил в миску – и она растёт сама собой. Ты ешь, а её всё больше, всё не кончается…» Но пришелец его разочаровал: чтобы вещество увеличилось «само собой», его сначала нужно как минимум, сжать. Желательно, на молекулярном уровне. «Понятно», – поскучнел тот, гурманом он не был, и количество интересовало его больше, чем качество. Разве так важно, какова еда на вкус? Лишь бы досыта… Цергард, в силу благородного происхождения, был разборчивее, но позицию адъютанта своего отчасти разделял – не хуже него понимал, что такое застарелый, привычный голод.
– Скажите, Гвейран… Когда вы жили в Круме, у вас были с собой такие штуки? – он сам не знал, зачем задал этот вопрос. Просто любопытно стало.
Пришелец задумчиво повертел коробочку в руках. Ответил обтекаемо:
– Когда как.
Ему не хотелось рассказывать, что рядом с ним, на одной лестничной клетке, жило многодетное семейство, вечно больное, нищее и голодное. И если удавалось тем людям как-то существовать, если дети их умирали не чаще одного в год, то лишь его, Гвейрана, стараниями. Он из жалости подкармливал малышей земной пищей, незаметно, втайне от взрослых. Отдавал почти всё, и те не спрашивали, что и откуда, не удивлялись – просто ели, суетливо и жадно, как зверьки. На них было неприятно смотреть: синюшные, сопливые, тонкие ножки колесом, животы вздуты от рахита. Горстями хватают из тарелки, грязными пальцами запихивают в рот – скорей, скорей, чтобы не отнял, не перехватил кто из старших… Что-то сталось теперь с ними, прикормленными и брошенными? Сколько из них ещё живо?
110 
