63 
— Неужели и мне можно?
— Ничто не может обрадовать меня больше. Если ты начнешь применять свои способности для благих целей, я буду счастлив.
Суль будто снова возродилась к жизни.
— Я так много могу сделать! Буду пользоваться своими травами… А некоторым я могу помочь покинуть этот мир для всеобщего блага.
— Нет, — отчаянно крикнул Тенгель. — Ты будешь спасать жизни, а не отнимать их!
— И все же я не могу понять, — нетерпеливо перебила она, — если от человека только беспокойство, если он доставляет хлопоты себе и другим — почему бы его не убрать?
— Забудь об этом, Суль. Так нельзя.
Она побежала за ним со сложенными, как для молитвы, руками.
— Хорошо, Тенгель! Я обещаю. Я клянусь, что не отниму жизнь ни у одного человека. Я буду спасать их, помогать им. Только позволь мне быть с тобой.
Тенгель кивнул:
— Другого выхода я не вижу. В руки властей я тебя, естественно, не отдам, хотя, может быть, поступить так было бы лучше всего. Но ты отдаешь мне все свои самые опасные лекарства. Все, Суль.
Она кивнула.
— Ты пока еще ребенок и не отдаешь себе отчет в том, что делаешь. Получишь все назад, когда тебе исполнится… двадцать лет!
— Ждать еще целых пять лет!
— Да. Только в этом я вижу твое спасение.
Она обречено вздохнула:
— Что ж, как ты скажешь, так и будет.
И они направились к дому. Тенгель тихонько засмеялся.
— Будучи моей помощницей, ты поможешь мне вот еще в чем — будешь общаться со всеми этими знатными дамами. Мне с ними очень сложно.
— И как же я буду помогать? — с любопытством спросила Суль.
— Видишь ли, пациент всегда испытывает к врачу особые чувства. А женщины-пациенты очень часто испытывают к врачу-мужчине определенные чувства. Я бы назвал их смесью восхищения и влюбленности. Чувство подчинения ему, что ли. Иногда это бывает очень некстати.
Суль ухмыльнулась, а потом залилась смехом:
— Ты хочешь сказать, что они влюблены в тебя?
— Да, что-то в этом роде. Так что если я буду брать тебя с собой, их интерес к моей персоне остынет.
Девочке все это показалось ужасно забавным. А Тенгель с неохотой ходил к таким больным. Ему вспомнились зовущие глаза, «случайно» сползающее нижнее белье, маленькие, узкие руки, поглаживающие его…
— И как, на тебя производит впечатление?
Он наморщил лоб.
— Впечатление? Знаешь, Суль, как-то я не ожидал от тебя такого. Мне просто становится больно и стыдно за них. Я очень злюсь, потому что это означает дополнительные нагрузки. Я же должен быть терпеливым и тактичным, чтобы случайно не ранить их. А на это у меня нет ни желания, ни сил.
— Бедный папа, — нежно сказала Суль и взяла его за руку. — Я помогу тебе освободиться от этих назойливых женщин. Но, с другой стороны, я их понимаю. Ты действительно можешь быть очень привлекательным — несмотря на свою ужасную внешность.
Так с Тенгелем могла разговаривать одна только Суль.
Тенгель признавал правоту Суль: одна из этих знатных женщин — а у всех у них существовала только одна проблема — слишком много свободного времени, — сказала ему напрямик: «Вы, герр Тенгель, привлекаете женщин так же, как самец — самку во время течки. А ваши демонические черты лица делают вас ужасно опасным! Налагается как бы двойной запрет. А запретный плод, как вы знаете…»
В тот раз Тенгель еле сдержался.
— А Силье ты об этом рассказывал?
— Нет, я не хочу беспокоить ее. Кроме того, я не собираюсь ей изменять. С тобой мне будет проще. Я рад, что ты согласилась.
— И я рада, — сказала Суль.
— Но чем-то ты все-таки сегодня занималась, Суль? Я имею в виду до нашей встречи. Чувства тебя прямо-таки распирают.
Она улыбнулась.
— Точно. Но ничего плохого я не делала, поверь мне. Это от радости. Больше я ничего тебе не скажу.
Тенгель все время посматривал на нее, пытаясь догадаться. Но так и не смог. Для него Суль оставалась еще ребенком.
13
Итак, Суль смогла отвести угрозу в лице церковного служки от всей своей семьи.
Но опасность все равно подстерегала их.
Силье и Тенгель были настолько доверчивы, что никогда не смогли бы заподозрить в случайном постояльце доносчика. Постоялец не раз доказывал обратное своим поведением, но тем не менее они считали всех людей хорошими в душе и в таком же духе воспитывали своих детей. Первая и главная заповедь для них была — любовь.
63 
