155 
— О-о, — протянул Роман Григорьевич, перебив. — Вы, Иван Агафонович, видно не знаете последних столичных веяний. Ведь как было всегда? Самыми надёжными считались именно те показания, что были получены под пыткой. Теперь же у нас всё наоборот.
— То есть, как? — не понял пальмирец.
— Очень просто. Обвиняемый на суде заявляет, что давал показания, будучи избитым и запуганным до невменяемости, что несуществующую вину признавал во избежание дальнейших пыток, и потом публично отказывается от всех своих слов. А судьи в таких случаях всё чаще склонны принимать сторону обвиняемого. Поэтому в делах особенно серьёзных мы теперь стараемся добывать показания бережно, чтобы потом никто не подкопался! — в общем, целую теорию (кстати, вполне соответствующую действительности) изложил Роман Григорьевич, вместо того, чтобы коротко и честно признаться, что сам не любит лишний раз прибегать к пыткам, потому что папенька его эту сторону полицейской службы особенно осуждает…
— Неужто? — опечалился Листунов. — Вот беда, откуда не ждали! Это что же теперь, с каждым крестьянином или, там, мещанином на допросе разговоры по душам заводить? Откуда же тогда взяться порядку в стране, если мы с преступниками либеральничать станем? — и добавил совершенно по-понуровски. — Ах, Русь, Русь, куда же ты катишься?
— Нет, — Роман Григорьевич решил его немного утешить, — с крестьянином или мещанином либеральничать пока не обязательно. Но с господами либо с магическим сословием приходится соблюдать некоторую деликатность. Учтите на будущее, скоро это и до вас дойдёт.
— Тьфу-тьфу, не накаркать! — Иван Агафонович трижды сплюнул через плечо.
Назвать имя архата арестованные отказались. Ночь они провели в тяжких раздумьях и бесконечных разговорах на повышенных тонах (из-за чего выглядели теперь чрезвычайно вялыми и утомлёнными; вдобавок, Паврин имел синяк под глазом — это надзирателю так надоел шум в камере, что он не сдержался, не проявил должной деликатности, утихомиривая господ-арестантов). Результатом их споров стало безоговорочное признание правоты ведьмака-сыскного. Ведь в отличие от соратницы своей, ни Мыльнянов, ни даже упрямец Паврин, вовсе не относились к числу слепых фанатиков, которые, уверовав во что-то однажды, уже не способны изменить своё мнение в силу неповоротливости ума, и никакими доказательствами их не прошибёшь. Нет, оба партратора были весьма умными молодыми людьми, сохранившими критику и здравый смысл.
Архат смог их убедить, и они пошли за ним, воображая, будто совершают благое деяние. Но даже теперь, когда стало ясно, сколь жестоким было их заблуждение, выдавать властям своего идейного вдохновителя они не желали. Ведь и его мотивы были самыми благородными, и он никому не желал зла. Но что поделаешь, errare humanum est. [64]И если придётся несчастному архату отвечать за свои ошибки перед законом, то не его верные патраторы будут тому виной — примерно в таком духе они довели свою мысль до следствия.
Господин Листунов сделал большие глаза, выразительно взглянул на столичного начальника.
— Нет, ваше высокоблагородие, я решительно не понимаю, о какой деликатности тут может идти речь? Очевидно, что без допроса с пристрастием нам не обойтись! В момент звякало разнуздают! — лихо ввернул он жаргонный оборот, слегка шокировав юного Удальцева: разве можно повторять разные уголовные гадости при начальстве?
Но Роман Григорьевич не обратил никакого внимания на столь вопиющее нарушение субординации.
— Вы так считаете? — задумчиво пробормотал он, глядя в никуда. Вчера папенька обозначил день своей свадьбы, по этой причине Ивенский-младший пребывал в настроении меланхолическом и отрешённом, вести допрос ему вообще не хотелось. Но куда деваться — служебный долг… Ах, покончить бы с этим делом поскорее! — Ну, что же… Удальцев, будьте добры, распорядитесь, пусть готовят пыточную… Кстати мы с вами туда ещё не спускались. Вот и посмотрим заодно, что тут за оборудование. Всё-таки Особая канцелярия — это вам не полицейский участок, наверняка что-нибудь занятное припасли.
— Верно, оно здесь американское! — у Тита Ардалионовича разгорелись глаза. Нет, агент Удальцев вовсе не отличался кровожадностью, и доведись ему присутствовать при настоящемдопросе с пристрастием, скорее всего, упал бы в обморок в самом его начале. Просто его всегда влекли технические новинки. — Я читал, американцы большие искусники по этой части! Придумали использовать для пыток силу электричества. Сажают человека в лохань с водой, опускают туда медный провод, по нему от динамо-машины идёт ток, и причиняет несчастному такие невыносимые страдания, что многие лишаются рассудка…
155 
