150 
А воздуха в лёгких становилось всё меньше, и глаза уже почти ничего не видели, и мысли начинали путаться, и душа затосковала, затрепетала в предсмертном ужасе…
«Глупости, — сказал он себе, стараясь, чтобы внутренний голос звучал как можно спокойнее. — Я ведьмак, на таких, как я, управы нет».
«Верно, родной! — ответил другой голос, тоже внутренний, но чужой и вообще женский, незнакомый. — Управы на нас ещё не найдено. И ничего не сделает тебе эта девка, потому что ты зеркало. Все её заклинания от тебя отразятся и к ней воротятся. И чем сильнее будут чары её, тем хуже придётся ей самой. Сгинет окаянная от собственной руки!»
Так и вышло, как было сказано.
Она не умела понять, что происходит — на женских курсах при оккультной семинарии такому не учат. Что-то пошло неправильно, и агент Ивенский никак не хотел умирать. Казалось бы, пора уже — сам белый, губы синие, глаза невидящие, мутные, почти не дышит, а всё живёт! Отчего так? Не побрызгать ли свежим аронничком, не прочесть ли заклинания вдругорядь?
И побрызгала, и прочла, не смотря на внезапно одолевшую слабость (решила, от нервов это, с непривычки — прежде-то не доводилось своими руками людей убивать). Тут и упала, где стояла. Только и успела напоследок встретиться взглядом с сыскным, увидеть своё отражение в его странных, блестящих будто зеркальная гладь, глазах. Да не прямое отражение — перевёрнутое!
— Ведьмак! — выдохнула она, вздрогнула и затихла.
Сколько они так пролежали, сказать трудно. Может, минуту, а может и целый час. Роман Григорьевич очнулся оттого, что кто-то возил мягкой лапой по лицу. Открыл глаза, увидел старого знакомца — понуровского домового.
— Ай, неладно! — сказал домовой с укоризной. — Хозяина нетути, хозяйки нетути, кто меня, сироту горемычную, отныне кормить станет?
— Дом, не иначе, с молотка пойдёт, кто купит, тот и станет кормить, — пробормотал Роман Григорьевич, чтобы отвязаться.
— Тогда ладушки, — степенно кивнул домовой и исчез.
Роман Григорьевич кое-как приподнялся, сел, вздохнул осторожно — лёгкие будто огнём жгло — раскашлялся. Отдышавшись, сдёрнул скатерку со стола, набросил на распростёртое по полу тело. Вообще то, у него не было уверенности, «сгинула окаянная», или всё ещё жива, но проверять не хотелось, решил, пусть прикрытая полежит, с неё не убудет.
Потом кое-как взгромоздил Удальцева на диван (не лето, чтобы на полу валяться, из-под дверей дует), принялся тормошить. Тот приходил в себя долго, кашлял до крови, как чахоточный, бормотал бессвязное, лихорадочно дрожал. А когда, наконец, опомнился — лучше не стало. Заметил тело под скатертью и разрыдался отчаянно и безудержно, уткнувшись лбом в диванный подлокотник.
Только этого не хватало! Роман Григорьевич представления не имел, что теперь делать, как его успокаивать.
— Зачем, зачем так? — всхлипывал, не стыдясь, агент Удальцев. — Ведь я любил её! Я бы спас её! А она! Она хотела нас убить! За что, за что?
«Ну, хоть это понимает!» — обрадовался Ивенский, он-то боялся, что ещё и виноватым останется в глазах своего помощничка. Но увы, начал Тит Ардалионович за здравие, кончил за упокой.
— А теперь её нет со мной! И я не хочу больше жить! Я застрелюсь!
— Ох, вот эти глупости вы оставьте! — не на шутку испугался Роман Григорьевич. — Если все мы начнём стреляться из-за заговорщиц и убийц, что станется с законностью и правопорядком в государстве? — он смутно понимал, что городит сущую ерунду, но более умные доводы в голову пришли не сразу. — И каково придётся вашим родным, если вы застрелитесь? Они тоже умрут от горя! И вообще, может быть, она ещё живая.
— Живая? — Удальцев так удивился, что рыдать перестал. — Тогда зачем на ней скатерть?
— Я прикрыл, — пояснил Роман Григорьевич, немного смутившись. — На всякий случай. Вдруг всё-таки мёртвая?
Тит Ардалионович неодобрительно пожал плечами. Он никогда не слышал, чтобы людей прикрывали «на всякий случай».
— Так надо проверить!
— Надо, — согласился Ивенский охотно. — Но на ней какие-то зловредные чары, так что сами мы можем и не разобрать. Вот что, вы поезжайте-ка скорее в Канцелярию, везите сюда Мерглера. Живая, нет ли — в любом случае без него не обойтись, нужен протокол о магическом преступлении, а то ещё самим не остаться бы в виноватых. Уходили, скажут, невинную барышню… Да не торопитесь вы так, никуда она уже не денется! На улице осторожнее, не попадите под извозчика! — слишком уж рьяно Удальцев кинулся исполнять приказание, даже стол своротил, зацепившись за угол.
150 
