149 
— В этом нет нужды, они нам известны: Паврин и Мыльнянов, — перебил Ивенский холодно. — Екатерина Рюриковна, вы говорите неправду. Не магические субстанции вам были нужны, а обломки иглы, являющейся филактерией Кощея Бессмертного. Вы трое, именуемые патраторами, являетесь едва ли не главными участниками заговора, повлекшего гибель сотен людей, и вашего собственного дядюшки в том числе. Мы всё знаем, мадмуазель Понурова, нет смысла отпираться.
«Ах, что же он с ней как с преступницей?» — затосковал Тит Ардалионович. Но мадмуазель Понурова продолжала хранить безмятежный вид.
— О чём вы, Роман Григорьевич? Кощей Бессмертный, игла, филактерия какая-то — что за сказки? Право, я вас не понимаю господа! — она вскинула на них свои васильковые глаза, беспомощно пожала покатыми плечиками.
— Вы всё понимаете. И я не советовал бы вам упорствовать, это не в ваших интересах, — в голосе агента Ивенского зазвучали металлические ноты.
Девица Понурова обиженно нахмурилась… И Тит Ардалионович не выдержал. Отстранив собственного начальника, подскочил к любимой, вновь поймал её руку, прижал к своей груди, прямо к гулко колотящемуся сердцу, зашептал жарко, и о службе, и о долге позабыв:
— Милая, милая Екатерина Рюриковна! Вы не должны нас бояться, не должны таиться от нас! Ведь мы здесь вовсе не затем, чтобы привлечь вас как соучастницу заговора! Напротив, мы пришли вам помочь! Вы в опасности, вам надо бежать прочь из столицы! Давайте уедем вместе, я увезу вас далеко-далеко, в Европу… или нет, в Индию! Роман Григорьевич нам поможет!..
«Боже мой, какая Индия? Что мы творим?» — ужаснулся тот.
…— Ах, что же вы, Екатерина Рюриковна! Умоляю, не молчите, ответьте! Я люблю вас, ради вас я пойду на всё! Вы готовы бежать со мною?
— Нет, не готова, — спокойно ответила Катенька Понурова и сжала пальцы в кулак, резко и сильно, даже костяшки побелели. — Я должна оставаться на родине, это очень важно. Сожалею, что так вышло. Я не хотела вас убивать, — она сокрушенно вздохнула. Оба агента, явившиеся за ней, казались такими приятными и привлекательными юношами, их в самом деле было очень жаль. Но что поделаешь? Когда разводишь огород, приходится выпалывать даже самые миленькие цветочки. Счастье любимого Отечества и благополучие соратников стоит жизни двух сыскных…
Агент Удальцев поддался сразу — обмяк, глаза взглянули изумлённо и закатились, дыхание сделалось коротким и частым, ему недолго оставалось мучиться.
Агент Ивенский оказался более стойким: пытался сопротивляться, цеплялся за жизнь. Катеньку Понурову это не встревожило — знала, что и ему не спастись. Ведь она давно подготовилась к подобному повороту событий: дом пропах настоем аронника, под порогом лежала заговорённая куриная косточка — любой вошедший непременно переступит, а ладонь её левой руки постоянно пестрела чернилами, будто у нерадивой школьницы. Только не шпаргалками она была исписана, а колдовскими заклинаниями убийственной силы — на курсах такому не учат. Сам архат приказал выписать из запрещённой чёрной книги сокровенные символы, против которых не устоять доже опытному чародею, не то что сыскным чиновниками, знакомым с магией по гимназическому курсу… Нет, она решительно не находила повода для беспокойства — и напрасно!
…Роман Григорьевич как раз собирался прервать сумбурный монолог Удальцева и заставить его вернуться к реальности. Потому что одно дело — просто помочь преступнице скрыться, и совсем другое — самому бежать вместе с ней, да ещё и в Индию! Это уже форменная глупость, потакать которой агент Ивенский, был категорически не намерен. «Зачем же в Индию? — хотел сказать он язвительно. — Давайте уж сразу к эскимосам на Аляску или в Африку, к маврам!» Хотел — но не сказал.
«Вы готовы бежать со мною?» — пылко спросил Тит Ардалионович у возлюбленной. «Нет, не готова» — ответила та, и Роман Григорьевич ещё успел с облегчением подумать, что Екатерина Рюриковна отличается куда большим здравомыслием, нежели её поклонник. Но тут она сказала что-то очень неожиданное и странное: «Сожалею, что так вышло. Я не хотела вас убивать». И в ответ на её слова Удальцев коротко, как от боли вскрикнул, побелел и закатил глаза. Тело его безжизненно повалилось на бок, стало сползать на пол. Роман Григорьевич рванулся было поддержать, и вдруг обнаружил, что сам не может шевельнуть ни рукой, ни ногой, и сам куда-то сползает. В глазах поплыло, дышать стало трудно, вдобавок, пришло ясное осознание двух пренеприятнейших вещей. Во-первых, что он умирает — и не просто, а убивают его, и не кто-нибудь посторонний убивает, а милейшая Екатерина Рюриковна. Во-вторых, что умирать ему решительно не хочется, даже ради того, чтобы доставить радость барышне Понуровой.
149 
