64 
Грудь Магдалены резко поднимается и опускается, словно она сильно плачет.
– Она сейчас там, – пробормотал Хейке. – Магдалена. Что происходит вокруг тебя?
Она беспокойно заметалась в кресле, словно пыталась выбраться. Неясно только, хотела ли она избежать вопроса Хейке? Или чего-то другого?
Чтобы немного ее успокоить, он сказал:
– Дедушка там?
Она сразу опустилась в кресло и выдохнула.
– Дедушка. Дедушка скоро приедет. Все ждут дедушку.
То, что они слышали, было голосом младенца.
– Дедушка приедет очень быстро, – пообещал Хейке. – А ты… Тебе плохо? Веки ее задрожали.
– Мама? Меня не пускают к маме.
– Тебе одиноко?
– Да, – прошептала она, затаив дыхание. – Страшно.
– Ты боишься? Кого?
Она сильно всхлипывает, словно готова разрыдаться.
– Их!
– Кого их?
Как больно слушать ее всхлипы. Кристеру хотелось прекратить все эти мучительные для нее вопросы, но вместе с тем было ужасно любопытно, чем все это кончится.
– Кого их? – повторил Хейке, видя, что Магдалена не отвечает.
– Я не знаю. Мужчину и женщину. Быть может, они вернутся. Я снова должна спрятаться. Глаза Хейке выражали недоумение.
– Твой отец, Магдалена. Он знает их? Слезы полились по ее щекам.
– Думаю, да.
– Почему ты так думаешь? Но она только энергично помотала головой. Хейке медленно повернулся к Молину и тихо сказал: Когда умерла Ваша дочь? В какое время суток?
– Ночью.
– Причина смерти?
– Не знаю. Утром ее нашли мертвой в постели. Очевидно, слабое сердце, так сказал врач, который ее осматривал. Накануне они много работали, переносили какие-то деревья и кусты в саду, она очень старалась. Помогала – такова была моя дочь. И сердце не выдержало.
– Кто был врач, осматривавший покойную?
– Об этом я никогда не спрашивал. Меня переполняла скорбь.
В комнате повисла напряженная тишина. Хейке отключил Магдалену от их разговора, дав команду глубоко спать и ничего не слышать.
– Рискнем? – спросил Хейке Молина. Старик колебался.
– А она выдержит это?
Хейке посмотрел на хрупкое создание в кресле.
– Она очень устала. Ей бы следовало отдохнуть от сегодняшних потрясений. Но сейчас она вернулась в тот день, а в другой раз, возможно, не получится. Может быть, так для нее лучше: одним махом покончить со всем.
– Вот-вот, именно. У нас проблемы, и надо прояснить все до конца, – напомнил полицмейстер.
Хейке понял его и восстановил прерванную связь с девочкой.
– Магдалена. Ночь накануне печального дня, когда тебе не разрешали видеть маму. Ты лежишь в своей кроватке, верно? Расскажи мне об этой ночи! О том, что происходит. Ты спишь?
Личико Магдалены сжалось от страха, дыхание стало коротким и прерывистым.
Они ждали.
– Ну, Магдалена? – прозвучал тихий монотонный голос Хейке. Она всхлипнула.
– Я просыпаюсь. Кто-то кричит. Они переглянулись.
– Это был мамин голос, я узнала его, хотя он был такой странный. Я вылезла из кроватки и поспешила в коридор. Чтобы узнать, не больна ли мама…
Повествование прервалось. Девочка сильно побледнела. На ее лице был написан бессознательный детский ужас.
– Что случилось, Магдалена? Сначала у нее вырвался протестующий стон, словно она всеми силами сопротивлялась. Потом раздался крик:
– Нет! Нет! Нет, я не хочу!
Магдалене опять три с половиной года.
В коридоре было темно. Только маленькая лампа вдалеке у лестницы. Она повернула ручку двери, которая находилась так высоко, что пришлось встать на цыпочки.
Неуклюже заковыляла по коридору. С лестницы по ногам тянуло холодом.
Не осмелилась позвать маму.
Дверь в мамину комнату была приоткрыта. Внутри шепчущие голоса.
Она больше не хотела туда, ей хотелось прочь от всего этого, но чей-то низкий монотонный голос просил ее продолжать, идти дальше. Этот голос не имел ничего общего с коридором в мамином доме, она не понимала, откуда он исходит, не знала никого с таким голосом. Этот голос словно из другого времени, из другого места…
Голоса возбужденно шептались внутри. Похоже на приглушенную борьбу.
– Я так боюсь, мама! Ты больна, мама? Можно открыть? Вдруг они разозлятся? Так противно, когда они злятся, у меня сразу живот подводит. Папа сказал, что мне нельзя заходить в мамину комнату по ночам, даже если я пугаюсь огромной ветки за окном, царапающей стекло. Если там сейчас папа, я не буду входить, он такой строгий.
64 
