— Я хочу работать с тобой.
Оракул двинул по блюдцу туда-сюда крохотную чашечку. Я бы давно ее уже допила, а он почти не притронулся, наверное, кофе заледенел уже… Я с усилием проглотила непрожеванный кусок, запила соком. Спросила недоверчиво:
— В смысле?
— Как с… пифией.
Почему он не смотрит на меня? Если б посмотрел — я бы точно поняла, смеются надо мной или нет. Хотя… разве Главный Оракул хоть раз улыбнулся в моем присутствии, может, он вообще не умеет этого делать? Я с недоверием рассматривала его греческий профиль. Ни одного умного вопроса в моей обалдевшей голове просто не возникало.
— Какая я вам пифия? — сказала я растерянно. — Я же вообще ничего не умею! Я в транс-то впала всего один раз, да и то случайно!
Брель перевел глаза на меня. Глядел, как всегда, сосредоточенно, серьезно.
— Ты — пифия, Цыпилма. Истинная пифия.
У меня внезапно закружилась голова — я даже наклонилась, разглядывая плиточный пол под ногами. Грязный…
Истинных очень мало. В отличие от обычных пифий, они помнят свои предсказания. Их невозможно воспитать или научить. Ими надо родиться: Главной, Юлькой, Лорой… Далией.
Мной?
Я вздернула голову, сказала убежденно:
— Этого не может быть, вы понимаете, просто — не может — быть! Чтобы вот так вот… столько лет… а потом раз, и…
Бред, конечно, но Оракул меня понял.
— Рождение случается по-разному, ваша директриса может подтвердить. Юлия стала Истинной в три года, ты — сейчас. В этом нет ничего плохого. Разные цветы распускаются в разное время.
Оракул, похоже, и правда… поэт.
— Хотя, если б ты тогда не коснулась Юлии, ты бы, возможно, никогда не узнала, что такое транс. Так что Юля, в некотором роде, — твоя крестная мама.
А вы мой крестный папа?
— А-а-а, — жалко проблеяла «новорожденная», — почему вы выбрали меня? Не Синельникову, например? Она же давно все уже умеет и знает!
Оракул взял ложечку, покрутил ее перед глазами и вновь бросил на блюдце. Кофе ему сегодня явно не хотелось.
— Я хочу работать с тобой.
На этот раз до Школы он проводил меня сам. И не зря: в холле нас ожидала сама Мадам. Я от неожиданности даже попятилась, а вот Брель переступил порог без колебаний. Он как будто был готов к этому.
— Добрый вечер.
— Добрый… — повторила я за ним писклявым эхом.
Скрестив на груди руки, Главная молча взирала на нас.
— Был добрый, — со вздохом обронил возникший из-за ее плеча Матвей. — Не промокла, сорока?
— Мы на машине, — отозвался Оракул, продолжая смотреть на Мадам.
— На машине, значит, — повторил Матвей и тоже взглянул на директрису.
— Идите за мной. Оба, — процедила та, повернулась, мантия взметнулась черным мрачным крылом. Только тут Брель позволил себе быстро провести ладонью по мокрым волосам, кинул на меня невидящий взгляд и направился за Главной. Я плелась еле-еле, и, конечно, отстала бы и потерялась в закоулках Школы, но след в след за мной шел Матвей.
Кабинет директрисы маленький и мрачный. Не думаю, что она проводит здесь заседания педсовета, но экзекуции — наверняка. Я попала сюда в первый год пребывания в Школе и с тех пор счастливо избегала повторения такой чести. Матвей втолкнул меня внутрь, зашел следом и плотно закрыл дверь.
— Объяснитесь, господин Главный Оракул, — услышала я голос Мадам. От этой интонации любая девочка Школы растеряла бы все слова. Вместе с последним разумом.
Оракул оказался покрепче.
— Что именно вас интересует, госпожа директриса?
— Вас второй вечер видят в компании воспитанницы моей школы.
— Это запрещено законом?
— Я отвечаю за девочек.
— Отвечайте и дальше. Или вы, — в голосе Оракула проскользнула легкая ирония, — подозреваете меня в неких порочных наклонностях?
Как они говорят! Не говорят — изъясняются! Просто девятнадцатый век какой-то! "Чистый Версаль!"
Матвей потянул меня за локоть, и мы осторожно, как воробьи, готовые вспорхнуть при первой же тревоге, присели на стулья у стены. Хотя стулья скрипнули, никто из дуэлянтов не обратил на нас внимания.
— Я уверена — почему-то! — что вы не совращаете несовершеннолетних, — с преувеличенной сердечностью сообщила Мадам. — Но кроме психических или сексуальных отклонений существуют еще и пороки профессиональные.
Оракул, стоявший к нам спиной, склонил голову набок.