очень нудно 
61 
— Что же нам делать?
— Разумеется, я испробую все приемы пробуждения, которые мне известны. Но как вы, вероятно, знаете, я не гипнотизирую моих пациентов, не погружаю их ни в сон, ни в транс. Мы называемэто трансом. На самом деле это полнейшее расслабление, благодаря которому они могут перенестись, если можно так выразиться, в «другой мир». Они полностью отключаются от настоящего. Но с Тувой… Тут что-то совсем другое.
— Может быть, вызвать врача? — предложил Йонатан.
— Пока подождем, — с озабоченным видом произнес доктор. — К тому же я не думаю, что врачи смогут что-то сделать. И… если это вас как-то успокоит, докторское звание принадлежит мне по праву. Я сдал экзамены на врача и работал в больнице, пока не счел, что данная специальность даст мне намного больше — во всех отношениях. Что за меня и не любят традиционные медики, — сухо заключил он.
— Теперь мы знаем, что Тува в надежных руках, — ответил Натаниель.
Они с Йонатаном перешли в маленькую «гостиную», все убранство которой составляли диван, пара стульев и журнальный столик, очевидно, перекочевавшие сюда с чердака Волленов, где хранилась всякая ненужная мебель. Квартирка Лисбет была обставлена по-спартански, и вместе с тем здесь было все необходимое.
Примерно через час доктор Сёренсен был вынужден признать свое поражение. Он вышел к ним в гостиную.
— Я перепробовал все! Приемы пробуждения, терапию, медикаменты. Ни малейшей реакции. Это ужасно, я такпереживаю! Разумеется, ее нужно положить в больницу, хотя я сомневаюсь, что они смогут помочь ей.
— А какая альтернатива?
Доктор покачал головой.
— Никакой. Только ждать. Кто знает, может быть, она еще проснется сама. А до тех пор, конечно же, придется поддерживать ее с помощью внутривенных вливаний и установить возле нее круглосуточное дежурство.
Мрачная перспектива! Притом неизвестно, вернется ли к ней вообще когда-нибудь сознание.
— А электрошок? — спросил Йонатан.
— Нет, нет, тут это не поможет. К тому же, от подобных методов лечения сейчас уже отошли.
— Ладно, тогда попробуем сделать, как я предлагаю, — сказал Натаниель. — Вы погружаете меня в транс, и я следую за ней.
— Но это невозможно, я вам уже говорил. Ведь то, что с ней происходит, происходит только с ней, —вы не можете принять участие в событиях, которые разворачиваются в ее сознании! Иначе получится, как с тем человеком, который видел сон, а несколько дней спустя набросился на знакомого со словами: «Ты чего делал в моем сне? Я тебе покажу, скотина, как лезть в чужие дела!»
Они рассеянно улыбнулись.
— Натаниель способен на многое, — сказал Йонатан. — Дайте ему попробовать!
— Но как? Каким образом, по-вашему, он сможет ее найти? Нет, ничего не выйдет.
— Вы правы, — решительно сказал Натаниель, — я тоже сомневаюсь, чтобы из этого что-то вышло. Но давайте, я вернусь для начала в свое последнее воплощение! Узнаю хоть, что это такое. Может быть, мы потом придумаем что-нибудь гениальное.
— Я не возражаю, — ответил доктор. — Мы можем воспользоваться этим диваном.
Йонатан уселся в сторонке на стул и стал наблюдать. Из маленькой спальни не доносилось ни звука, — Тува по-прежнему лежала не двигаясь.
Натаниель с легкостью ухватил суть приемов доктора Сёренсена. Ему уже однажды доводилось полностью расслаблять свое тело, — когда он был в склепе в Англии, — причем настолько, что жизнедеятельность организма практически была на нуле. Итак, сознание его очень быстро переключилось, и доктор мог с ним заговорить.
Йонатан хранил полнейшее молчание.
— Мы сейчас в 1850 году. Перед тобой дверь, выйди в нее! Ну как, ты уже вышел? Хорошо. И что же ты видишь?
Доктор перешел на «ты», чтобы упрочить контакт с «пациентом».
— Свет, — ответил Натаниель после продолжительной паузы. — Золотистые облака. Приветливых людей. Я свободен.
— Значит, это не инкарнация. Ты в «промежуточном мире», как его называла Тува. А еще это можно назвать состоянием ожидания. Оно прекрасно, не правда ли?
— О да! Я хочу здесь остаться.
— Этого хотят все. Смерть, она ничуть не страшна. Но нам нужно двигаться дальше. В 1790 год.
И доктор в два счета переместил Натаниеля, однако результат был тот же: ничего, кроме эйфорического состояния между смертью и новой жизнью.
61 
