очень нудно 
102 
Но Кроуфорд живо протянул трость и ручкой захлопнул дверцу.
– Нет! – проворчал он. – Вы сойдете с моей стороны! Позвольте мне выйти первому.
– Почему? Эта тумба такая удобная…
– Эта тумба, – холодно оборвал ее старик, – та самая, на которой убийцы разрубили на части тело госпожи Ламбаль!
С дрожью ужаса Марианна отвернулась от выщербленного камня и взяла предложенную спутником руку, стараясь не нажимать на нее. Приступ подагры у Кроуфорда прошел, но он ходил еще с трудом.
Увидев вышедших из фиакра людей, дремавший в грязной будке у входа часовой с ружьем встал.
– Чего вам надо? Проваливайте отсюда!
– Послушай, солдатик, – пробормотал Кроуфорд, к величайшему удивлению Марианны, с сильным нормандским акцентом, – не кричи так громко! Консьерж Дюкатель – мой земляк, и он пригласил к себе на ужин меня и мою дочку Мадлен.
Блеснувшая в свете фонаря большая серебряная монета сразу вызвала ответный блеск в глазах часового, который громко рассмеялся и сунул монету в карман.
– Так бы сразу и сказал, старина! Папаша Дюкатель славный малый, и, с тех пор как он тут, он со всеми ладит. И со мной. Сейчас откроет.
Мощным кулаком он постучал в обитую железом дверь над стертыми ступенями.
– Эй! Папаша Дюкатель! До вас пришли…
В то время как кучер разворачивал фиакр на узкой улочке, чтобы отъехать к Святому Петру и там ждать, дверь открылась перед человеком в коричневом колпаке с шандалом в руке. Он поднес свечу чуть ли не к носу визитеров и воскликнул:
– Ах, свояк Грувиль! Ты опаздываешь! Без тебя собрались садиться за стол! Входи же, моя маленькая Мадлен! Как ты выросла и похорошела!
– Здравствуйте, дядюшка! – промямлила Марианна с видом робкой провинциалки. Продолжая выражать свои родственные чувства, Дюкатель заверил часового, что принесет «добрую пинту кальвадоса» в благодарность за его любезность, затем закрыл дверь. Марианна увидела, что находится в тесной прихожей с несколькими выходами. Слева помещалась кордегардия, где четверо солдат играли в карты. Не понижая голоса, Дюкатель провел «земляков» в соседнюю комнату, совсем темную, и остановился у порога.
– Мое помещение выходит на улицу Короля Сицилии, – прошептал он. – Я проведу вас туда, сударь, и попрошу немного пошуметь, чтобы часовые не сомневались в нашем ужине. Я мог бы провести вас через этот ход, но всегда лучше, когда действуешь открыто, у всех на глазах.
– Я это сделаю и сам, милый Дюкатель, – пробурчал Кроуфорд, кивнув головой. – Отведите поскорей госпожу к известному вам заключенному.
Дюкатель сделал знак, что понял.
– Тогда сюда… Поскольку этот заключенный особый, его не пустили в новое здание. Он в комнате Конде… почти один…
Говоря это, Дюкатель открыл дверь, выходящую во двор, по которому он повел Марианну, в то время как Кроуфорд свернул влево, к так называемому кухонному двору, что подтверждалось сильным запахом пригорелого сала, куда выходило и обиталище консьержа.
Следуя за провожатым, Марианна с отвращением оглядывала приземистые строения, окружавшие этот двор, с разбитыми плитками и без единого дерева, за которыми открывалась собственно тюрьма: высокие, облупившиеся, мрачные стены, прорезанные узкими зарешеченными окнами. Из-за них доносилось какое-то ворчанье, кошмарные стоны, ужасный смех, хрип и храп – все эти звуки опасного и гнусного человеческого сообщества, сведенного здесь преступлениями и страхом. Четыре этажа жуликов, воров, несостоятельных должников, беглых и пойманных каторжников, убийц, все, что собрано агентами полиции среди парижского сброда. Это не была феодальная темница, подобно относительно благородному Венсенну, это не была государственная тюрьма, куда сажали за политические преступления. Это был грязный застенок, где заключенные томились в невероятной тесноте.
– Трудновато было найти ему более-менее спокойный уголок, – сообщил Дюкатель Марианне, проводя ее по лестнице, чьи кованые перила говорили, что во времена герцога Лафорса она была удобной и красивой, но сейчас ее скользкие, побитые ступеньки делали проход опасным. – Надо вам сказать, что тюрьма забита! Впрочем, она никогда не опустеет. Стойте, это здесь, – добавил он, показывая на дверь в глубокой нише.
Через открытое консьержем окошечко проникло немного света.
– К вам пришли, сеньор Бофор! – крикнул он в отверстие, прежде чем отодвинуть засов.
Затем, понизив голос, обратился к Марианне:
102 
