очень нудно 
143 
Медленно, медленно потянулось время. Ребенок спал, посвистывая сопливым носом, утомленный зегойн дремал, всхлипывая в полусне. Девки резались в карты, в «три короны», на интерес. Легивар со скуки присоединился к ним и Кальпурция научил, но оба раз за разом проигрывали – мухлевали партнерши безбожно. Хейлиг Мельхиор попытался втолковать всем пятерым, что это большой грех. «Да мы ж самую малость подтасовываем, для веселья», – принялись оправдываться девки, но оказалось, что не жульничать грешно (хотя это, конечно, тоже есть), но играть в принципе. Ведь карты фатума даны нам для того, чтобы приотворять завесу будущего, испрашивать совета у высших сил, заглядывать в такие сферы, куда смертным иного хода нет. Так можно ли превращать дар богов в пустую, бессмысленную забаву? Нельзя, согласились девки. А если на деньги играть? Тогда не пустой будет забава, а очень даже полезной, по крайней мере, для того, кто останется в выигрыше. Нет, ответил хейлиг, на деньги – еще хуже. Его обозвали занудой и больше не слушали, но скоро игра сама собой сошла на нет – настроение пропало. Стало совсем скучно.
А хуже всего то, что при посторонних опасно было заводить разговор об Йоргене, оставшемся на воле, о возможностях и способах побега (если уж во Фриссе нынче матери доносят на дочерей – чего ждать от случайных сокамерников!). Лишь наутро, почти сутки спустя, наши друзья получили наконец возможность обсудить печальное свое положение. Девиц, как и было обещано, отпустили, а зегойн обнаружился мертвым: порезал себе запястья остро отточенным краем латунной пуговицы (видно, кроме конокрадства еще и по карманам промышлял) и за ночь тихо истек кровью. Что ж, это лучше, чем заживо гореть на праздничном костре.
– Пожалуй, для нас это тоже выход, – мрачно заметил Легивар, когда тюремщики крюком, чтобы не мараться в крови, уволокли тело и забросали красную лужу опилками из большого мешка (наготове стоял, что ли, специально для таких случаев?). – Не хочу служить пищей для окаянных яиц.
– Нам это не потребуется, – уютно, по-домашнему потягиваясь на соломе, промурлыкал силониец, ему не привыкать было ночевать в застенках. – Йорген нас освободит.
– Интересно как? – невесело усмехнулся бакалавр. Если бы такая задача выпала ему, он бы понятия не имел, с какого конца за нее браться.
– Не знаю. Но Йорген найдет способ, не сомневайся. – Кальпурций был совершенно спокоен, ни тени тревоги. – У него почти три недели в запасе, что-нибудь придумает. Лично я на его месте дождался бы, когда нас поведут на костер, и пустил в ход жезл. Однако у Йоргена могут возникнуть свои планы, в таких делах он опытнее меня. Так или иначе он за нами придет.
Семиаренс Элленгааль сокрушенно покачал головой:
– Ах, лучше бы он этого не делал! То ли удастся побег, то ли нет. Сейчас хоть один из нас на свободе, а там – кто знает… Судьба мира важнее наших жизней. Надеюсь, ланцтрегер догадается оставить нас и продолжит путь в Мольц.
– Даже не надейся! – рассмеялся Кальпурций Тиилл. В друге своем он был уверен больше, чем в себе самом: Йорген не оставит их в беде, придет и спасет. Непременно.
У самого Йоргена такой уверенности не было. Сбежать-то он сбежал, но как быть дальше, пока не представлял.
Для начала, убедившись, что ловить его никто почему-то не собирается, проследил, перебираясь с крыши на крышу, куда повели пленников. Оказалось, не в храм, а в тюрьму. О том, что это именно тюрьма, говорили решетки на окнах. С наступлением темных лет в Фавонии были зарешечены все окна жилых домов. Но даже самые бедные из хозяев старались поставить если не красивые, затейливо гнутые или выкованные в виде цветов и трав, то хотя бы простые, но не лишенные некоторого изящества, косые, диагональные решетки. Окна нижних этажей зданий казенных обычно были забраны вертикальными прутьями с наконечниками как у копья – это повсеместно вошло в традицию. Крошечные оконца зиппльской тюрьмы защищала грубая, частая железная клетка. А вообще-то строение больше всего походило на сарай, почти вплотную обнесенный высоченным каменным забором.
Немного поплутав по незнакомому городу, Йорген вернулся к дому вдовы. Женщина так и валялась, где ее оставили, выла. Он обозвал ее «дурой неблагодарной» и забрал, что мог унести: оба артефакта (спасибо, яйцо было надежно упаковано, не пришлось хватать голыми руками, а то, наверное, целиком бы перекрасился!), кое-что из оружия, деньги, самое необходимое из вещей. Большую часть пожитков пришлось бросить – жаль, ведь до Мольца еще долгий путь предстоял… Еслипредстоял… А бабу ругать, пожалуй, не стоило, вон как убивается. Единственного дитяти лишилась. Ага, по своей собственной вине. Или нет? Или это колдовство ее толкнуло на донос? Как там Семиаренс говорил? «Чары столь продолжительного действия вообще невозможно наложить на жертву, если она не имеет природной склонности к тому, что ей внушается посредством колдовства». Да. Эта баба от природы доносчица. И всему миру теперь из-за нее пропадать. Дура и есть, иначе не скажешь.
143 
