очень нудно 
147 
Вместо того чтобы возликовать, бедный Кальпурций ужаснулся:
– Ты и теперь будешь настаивать на том, чтобы мы плыли вместе?! – А что, с нее станется, такой уж характер!
Она улыбнулась мягко и мило:
– Ну что ты, конечно же нет. Мама считает, это было бы неразумным. Тебе придется ехать одному.
Тогда, ослепленный радостью предстоящего отцовства, он не стал задаваться вопросом: почему ребенок, с которым они собирались подождать, пока не отступит новая беда, был зачат так неожиданно, будто Гедвиг Нахтигаль была глупой девчонкой с улицы, а не ученой ведьмой-повитухой?
Теперь он знал ответ, будто нашептал кто-то в левое ухо. Не будучи уверенной в себе самой, Гедвиг стремилась накрепко привязать себя к дому. Легко быть верной женой, когда тот, кого ты действительно любишь, далеко и много дней пути разделяют вас. А если он будет рядом? Там, в скалах Хагашшая, боги приняли ее жертву, и Йорген остался жив. Но если клятва будет нарушена, вольно или даже невольно, боги могут передумать. Не покой мужа и даже не здоровье будущего ребенка оберегала ведьма, отказываясь от путешествия, – она спасала жизнь любимого.
Нет, ни на миг не усомнился Кальпурций Тиилл ни в благородстве Йоргена, ни в верности Гедвиг супружеским обетам. Он твердо знал: друг его не предаст, жена ему не изменит, как бы сильно эти двое ни любили друг друга, как бы близко друг к другу ни оказались… Но ведь Гедвиг даже думатьо Йоргене не должна, вот что самое ужасное! Вот для чего ей нужен был ребенок – чтобы не думать!
…От таких мыслей хотелось выть. Он никого не винил – только себя. Он чувствовал себя вором, укравшим чужое счастье. Зачем он встретил Гедвиг, зачем полюбил? Зачем поставил перед выбором, кого следует любить ей, а Йоргену навязал другую невесту, вдобавок неверную?! Зачем он вообще родился на свет, без него всем было бы легче! Ведь даже если ему суждено погибнуть на костре или сложить голову в Мольце, это уже ничего не изменит. Йорген и Гедвиг не смогут быть вместе никогда… А если он останется жив – сможет ли и дальше строить собственное счастье на руинах чужого?
Никогда еще спутники не видели Кальпурция Тиилла таким мрачным. Даже в те дни, когда он прозябал в позорном рабстве, у него было чуть легче на душе.
– Отчего ты так печален, Тиилл? – решился спросить Хенсхен и со страхом ждал ответа. – Ты думаешь, мы обречены? Йорген не придет нас спасти?
– Ах, да куда он денется?! Придет рано или поздно, – с досадой отмахнулся страдалец и напустился на родственничка: – Что тебе спокойно не сидится? Плохая разве тюрьма?
Нет, положа руку на сердце, тюрьма была хорошей. И солому меняли раз в три дня – старую полагалось выкидывать в зарешеченное окно, новую через него же засыпали. И кормили сносно, домашним – варила какая-то баба по соседству и носила в чугунках, а пару раз даже на пирожки с капустой расщедрилась. И поганое ведро всегда выносили вовремя. И посторонних перестали подсаживать – то ли с преступностью Зиппля было покончено, то ли не хотели праведных людей с колдунами совмещать. Если бы не девчонка, имевшая обыкновение скулить, что ей скучно, было бы совсем хорошо. Но и девчонку умел развлечь добросердечный хейлиг. В общем, дом родной, а не тюрьма!
Только сидеть в ней почему-то совершенно не хотелось.
В первые дни они еще строили планы самостоятельного побега. И сами же их отвергали. Подкоп? Времени нет, вдобавок полы вымощены здоровенными валунами – и не сдвинешь такой. Колдовство? Охранные символы выбиты на камне стен. Кому-то одному притвориться мертвым и напасть на тех, кто явится за телом? Именно так бежали из плена в Лупце Йорген, Кальпурций и ведьма Нахтигаль. Но там они имели дело с простыми храмовыми динстами, непривычными к роли тюремщиков. В Зиппле народ был опытный – трупы из камеры выволакивали чумным крюком, глубоко, с размаху вонзая его в тело. С такой раной уже не повоюешь, не побегаешь. Решетку спилить нечем, да и слышна будет работа – день и ночь бродят под окном злые ифийские стражи. Через дверь тоже не убежишь – она двойная, и окошки в ней маленькие. Надо, к примеру, тюремщику забрать поганое ведро, он через одно оконце подает узникам ключи от внутренней двери. Те отпирают, ставят ведро в прогал, запирают дверь (замок работает громко, с особенным лязгом), возвращают ключи. Тогда тюремщик специальным острым копьецом тычет в другие окошки – не затесалось ли меж дверями что-то покрупнее ведра? Если все в порядке – отпирает наружную дверь. Если что-то пошло не так – замок плохо лязгнул, ключ не вернули, еще что-то ему не понравилось – ну и сидите, нюхайте собственные нечистоты. То же самое и с людьми: не впустили нового товарища по несчастью как положено, попытались смухлевать – ну и пусть между дверями сидит, воет, спать вам не дает, покуда не образумитесь.
147 
