57 
* * *
В ту же ночь, в час, когда луна принялась обкусывать пряные сосновые шишки, Старуха извлекла из складок своего просторного синего платья длинную серебряную иголку. Твердя про себя: «Хоть бы сбылось, хоть бы сбылось», — она тщательно прицелилась в мертвую летучую мышь, крепко-крепко сжимая холодную иглу.
Она уже давно привыкла к тому, что, несмотря на все ее потуги, всяческие соли и серные пары, ворожба не удается. Но как расстаться с мечтой, что в один прекрасный день начнутся чудеса, фейерверк чудес, алые цветы и серебряные звезды в доказательство того, что господь простил ее розовое тело и розовые грезы, ее пылкое тело и пылкие мысли в пору девичества. Увы, до сих пор бог не явил ей никакого знамения, не сказал ни слова, но об этом, кроме Старухи, никто не знал.
— Готов? — спросила она Чарли, который сел, съежившись, сложив ноги накрест — тонкие икры оплетены длинными, с гусиной кожей руками, рот широко открыт, зубы блестят…
— Готов, — с содроганием прошептал он.
— Раз! — Она глубоко вонзила иглу в правый глаз мыши…
Так!
— О! — крикнул Чарли, пряча лицо в руках.
— Теперь я заворачиваю ее в полосатую тряпицу — вот так, а теперь клади ее в карман и носи там вместе с тряпицей. Ну!
Он сунул в карман амулет.
— Чарли! — испуганно вскричала она. — Чарли, где ты? Я тебя не вижу, сынок!
— Здесь! — Он подпрыгнул так, что свет красными бликами заметался по его телу. — Здесь я, Бабка!
Он лихорадочно разглядывал свои руки, ноги, грудь, пальцы.
— Я здесь!
У нее были такие глаза, словно она смотрела на полчища светлячков, снующих взад-вперед в пьянящем ночном воздухе.
— Чарли! Надо же, так быстро пропал! Точно колибри! Чарли, вернись, вернись ко мне!
— Да ведь я здесь! — всхлипнул он.
— Где?
— Возле костра, возле костра! И… и я себя вижу. Вовсе я не невидимый!
Старуха качала своими тощими бедрами.
— Конечно, ты видишь себя! Все невидимки видят себя. А то как бы они ели, гуляли, ходили куда-нибудь? Тронь меня, Чарли. Тронь, чтобы я знала, где ты.
Он нерешительно протянул к ней руку.
Она нарочно вздрогнула, точно испугалась, когда он коснулся ее.
— Ой!
— Нет, ты и впрямь не видишь меня? — спросил он. Правда?
— Ничего не вижу, хоть бы один волосок!
Она отыскала взглядом дерево и уставилась на него блестящими глазами, остерегаясь глядеть на мальчика.
— А ведь получилось, и как получилось! — Она восхищенно вздохнула. — Ух ты! Никогда еще я так быстро не делала невидимок! Чарли, Чарли, как ты себя чувствуешь?
— Точно вода в ручье, когда ее взбаламутишь.
— Ничего, муть осядет.
Погодя она добавила:
— Что же ты, Чарли, будешь делать теперь, когда стал невидимым?
Она буквально видела, как в его голове проносится тысяча мыслей. Приключения, рождаясь, плясали чертиками в его глазах, и широко раскрытый рот отчетливо говорил, что значит быть мальчишкой, который воображает себя подобным горному ветерку. Он заговорил, грезя наяву:
— Я стану бегать по пшенице, по полям, буду лазать на снежные горы, красть у фермеров белых кур. Буду щипать красивых девчонок, как уснут, дергать их за подвязки в классе.
Чарли глянул на Старуху, и уголком глаза она увидела, как по его лицу скользнуло что-то скверное, злое.
— И еще много кой-чего буду делать, уж я придумаю, — сказал он.
— Только не вздумай мне козни строить, — предупредила Старуха. — Я хрупкая, словно весенний лед, со мной грубо нельзя. — Она добавила: — А как насчет твоих родителей?
— Родителей?
— Не можешь же ты таким домой отправляться. Ты ж их насмерть перепугаешь! Мать так и шлепнется в обморок, будто срубленное дерево. Думаешь, ей очень надо на каждом шагу спотыкаться о тебя и поминутно звать — а ты у нее под носом!
Об этом Чарли не подумал. Он вроде чуток поостыл и даже шепнул: «Господи!» — после чего осторожно пощупал свои длинные ноги.
— Ты совсем одиноким очутишься. Люди будут смотреть прямо сквозь тебя, как сквозь стакан воды, толкать, пихать на каждом шагу — ведь тебя же не видно. А девчонки, Чарли, девчонки…
Он глотнул.
— Ну, что с ними будет?
— Ни одна из них и глядеть на тебя не захочет. Думаешь, им приятно, чтобы их целовал парень, у которого и губ-то не видать!
Чарли озабоченно ковырял землю пальцами босой ноги. Он надул губы.
— Все равно останусь невидимым, хоть немного. Уж я позабавляюсь! Ничего, я буду осторожным. Буду следить, чтобы не оказаться на пути у коней, у телег и отца. Отец, как услышит звук, тут же стреляет. — Чарли моргнул. — Ведь раз я невидимый, отец может мне добрый заряд дроби всадить, а что — подумает, белка на двор пришла, и саданет! Вот как.
57 
