очень нудно 
24 
— Тогда, наверное, будет лучше, если ты переночуешь у кого-нибудь из своих школьных товарищей? Например, у Бенгта-Эдварда?
Глаза его наполнились слезами, Анна-Мария испугалась, как бы он не разревелся.
— Я должен идти домой! Я должен там помогать! Иначе они… рассердятся.
И было очевидно, что он не обманывает. Она вздохнула.
— Ну, хорошо, тогда я провожу тебя домой. Но сначала зайдем ко мне домой, нам надо одеться получше. И еще взять фонарь, скоро совсем стемнеет.
Ему явно стало легче.
— Но фрекен вовсе не нужно провожать меня прямо до… — поспешил он сказать.
— Нет, если ты сможешь сам, то конечно…
Выходя, они встретили Нильссона. Анна-Мария все объяснила ему. Он посмотрел на нее так, как будто она сошла с ума.
— Берегитесь убийцу с топором, — сказал он с явным неодобрением. — Он действует так. Сначала насилует их, а потом убивает — топором.
— Не пугайте мальчика, — сердито сказала она.
— Но это правда, — произнес Нильссон самым невинным голосом и засунул в рот большой леденец, голос его стал неотчетливым. — А с хутора здесь неподалеку как раз пропал топор, — прошепелявил он.
— Пойдем, Эгон, надо торопиться, пока совсем не стемнело!
Немного погодя они миновали скалы и попытались двинуться через пустошь. Осенние сумерки уже пришли на смену дневному свету.
Анна-Мария и предположить не могла, что может быть ветер такой силы! Маленького Эгона буквально сдувало с земли, и ей приходилось крепко-крепко держать в своей руке его тоненькую ручонку. И сама она изо всех сил боролась с ураганным ветром с моря. Юбки ее развевались и бились, как флаги на ветру, послушные ветру, они затрудняли ходьбу. Она обмотала вокруг головы Эгона и тощеньких плеч один из своих больших шерстяных шарфов, дала ему вязаный свитер, так что он выглядел, как маленькая девочка, когда они уходили из дома Клары. Сама она надела дождевик из пропитанной маслом ткани, но он так развевался на ветру, что только мешал.
Дождь хлестал их по щекам, холодный, простоя ледяной, он колол, как иголки. У нее не было сапог для мальчика, поэтому он шел в своих неуклюжих деревянных башмаках, а они просто расклеились и не давали ни малейшего тепла. Он не мог ничего надеть на руку, которую она держала в своей, иначе она не смогла бы его удержать, но на другую руку у него была надета одна из ее толстых варежек. Другая варежка была у нее самой — на той руке, в которой она держала фонарь.
Было непонятно, как фонарь Клары еще не погас, но здесь, в устье фьорда, люди знали, что делали, они знали свои шторма.
Ох, как же трудно было идти! Казалось, они не двигались с места. К тому же еще и стемнело. Анне Марии оставалось радоваться хотя бы одному: в такую погоду насильника она могла не бояться.
Эгон показывал дорогу. В свете фонаря они едва могли различить извилистую тропинку. Теперь темнело очень быстро, и ей это не нравилось. Самое главное было не сойти с тропинки…
Иногда, когда они шли по совсем открытым участкам, ей приходилось брать мальчика на руки — он был такой маленький и худой, а ветер — такой сильный.
И его никто не встречал! О чем они думают? Это беспомощное существо просто бы сдуло, как пушинку одуванчика, если бы она его не держала. Да и сама она с трудом удерживалась на ногах.
Похоже, мальчик что-то кричал ей. Он показал назад.
Анна-Мария обернулась, и все внутри у нее похолодело. Далеко позади она увидела мигающий свет фонаря.
— Убийца с топором, — ей показалось, она слышит всхлип Эгона.
Они прибавили шаг.
— Еще долго? — крикнула она чуть погодя. Она не услышала, что он ответил. Его голос, похожий на комариный писк, был слишком слабым.
Но свет позади приблизился.
Море теперь шумело сильнее, должно быть, оно было рядом, тьма еще не стала кромешной, она могла различить пену волн и ощущала соль на губах.
Она опять обернулась.
Свет пропал!
Сначала она испытала огромное облегчение. Но потом ей стала ясна опасность. Он мог подкрасться к ним незаметно.
Их фонарь… Она должна погасить его!
Нет. Она резко остановилась. Тогда с ними все кончено. Они…
Анна-Мария остановилась, как вкопанная. Подол ее юбки зацепился за колючий вереск.
Эгон тоже увидел это.
— А где тропинка? — захныкал он.
Сколько же времени они, перепуганные, шли неверно? Она не знала, она все время думала о свете фонаря позади. Возможно — долго.
24 
