очень нудно 
149 
Когда он превозмог сильную тошноту и ему показалось, что пол под ним наконец-то снова обрел некоторую устойчивость. Жиль пошел официально поблагодарить Лафайета, чью заботливость он все же ощутил сквозь туман алкоголя.
Он сделал это без малейшего смущения, так как во время их совместного похода на Нью-Йорк по достоинству оценил молодого генерала, рассказами о приключениях которого он так упивался в Ванне и который так разочаровал его в Род-Айленде.
Несмотря на свой тонкий голос и некоторое самодовольство, овернский маркиз не был лишен привлекательности. Наделенный несравненным мужеством и безукоризненной учтивостью, совсем не высокомерный, Лафайет умел привязывать к себе людей, и, не говоря уже о Вашингтоне, относившемся к нему как к сыну, сумел завоевать слепую преданность двух тысяч людей: солдат регулярной армии и ополченцев, которые входили в его отряд. Он заботился о них словно отец о своих детях, тратя свое состояние, одно из самых больших во Франции, на их снаряжение.
Маркиза де Лафайет без конца получала нежные письма с просьбой о присылке денег. Прекрасных дам Филадельфии, куда генерал Вашингтон часто посылал его для выполнения деликатных поручений, требующих обаяния, маркиз совершенно очаровал и убедил сшить огромное количество рубашек и связать горы чулок для своего отряда.
Надо признать, что он любил женщин (что не мешало ему любить и свою жену) и не избегал их общества.
– Вам нечего передо мной извиняться, – сказал Лафайет своему лейтенанту, когда тот пришел с повинной. – Я был в том же состоянии, что и вы, перед тем как покинуть Францию. Я был без ума от одной прекрасной дамы, но, так как оказался не единственным ее поклонником, и она очень плохо со мной обошлась, то часто забывался с помощью доброго бургундского вина.
Как вы себя чувствуете сегодня?
– Мне стыдно, досадно… и мне безумно хочется воевать. Лучше всего с ирокезами.
– Превосходно! Но, мне кажется, что ирокезы не представляют никакого интереса, когда так близко от нас есть столько англичан и гессенцев, которыми мы могли бы полакомиться! Вы мне нравитесь все больше и больше, лейтенант!
– Вы мне тоже, генерал! Только разрешите вам напомнить, что я не знаю своего отца и ношу фамилию своей матери…
– С какой стати я должен относиться к вам хуже, чем генерал Вашингтон? В этой стране все достойны друг друга… и потом мы оба принадлежим к народам, которые имеют мало общего с франкскими завоевателями, давшими имя нашей стране. Вы бретонец – значит, кельт, я овернец – значит, галл.
– Галл?
– Я надеюсь, что это так, потому что очень мало франков обосновалось в горах Оверни. Я предпочитаю Верцингеторига, храбро защищавшего свои горы, разбойнику Хлодвигу и его гнусным преемникам.
– Но… – ошеломленно проговорил Жиль, – но ведь его гнусные преемники – это…
– Короли Франции и большая часть их родственников? Ну, конечно! Я не люблю монархию, сударь, и я приехал поучиться здесь свободе. И я добавил бы еще вот что: мой дед, маркиз де Ларивьер, – чистокровный бретонец. Итак, дайте мне вашу руку… и пойдемте посмотрим, какого задания мы сможем добиться от генерала Вашингтона. Я, как и вы, хочу драться…
Но, несмотря на мольбы Лафайета и его штабных офицеров, Вашингтон не позволил штурмовать форты, защищавшие Нью-Йорк. Напрасно маркиз повторял, что эти решительные действия заставят раскошелиться французских министров. Американскому полководцу вовсе не хотелось отправлять на смерть солдат, которых он с таким трудом сохранил.
– Если мы всю зиму продержимся на тех позициях, которые занимаем сейчас, это будет очень хорошо. К тому же нам нужно подкрепление.
Господин граф де Рошамбо сообщил мне, что его сын снова отправился в Версаль на борту «Амазонки» под командованием господина де Лаперуза, чтобы попросить прислать новый флот. Англичане наконец-то оставили Ньюпорт, но кораблей шевалье де Тернея недостаточно, чтобы удержать устья основных рек и обеспечивать блокаду Нью-Йорка.
Надо подождать…
Ждать! Ждать! И Лафайет, и его новый лейтенант не хотели слышать этого слова. Они с трудом добились разрешения атаковать ночью расположение гессенцев и изрядно потрепали их.
Но вскоре им пришлось столкнуться с новым противником: ранняя зима, грянувшая как гром среди ясного неба, пришла на смену осени. Она одним махом завалила пушистым снегом весь континент, даже не предоставив привычную и чудесную передышку бабьего лета. Метели занесли снегом необъятные леса, замели города и деревни, и все замолкло. Реки покрылись льдом до самого моря. Воды Чесапикского залива и Йорка побелели и застыли.
149 
