66 
Он весь покрылся потом. Дышал быстро и испуганно, закричал и проснулся.
Пауки все еще ползали, он ударил их рукой и они спешно убежали, не раньше того, что он успел почувствовать чью-то руку.
В бешенстве он повернулся.
— Ханне!
Она в испуге отскочила насколько могла.
— Чем, черт возьми, ты занимаешься? — зло прошипел он, натянул брюки и застегнул ремень. — Куда ты лезешь? Ты, что спятила?
— Это ведь мое право, — испуганно произнесла она в свою защиту. — Ты пренебрегаешь мной.
— Я к тебе не сватался и никогда не признавал этой проклятой женитьбы. Я еще мальчишка, а не взрослый мужчина и не выношу девчонок. Понятно?
— Но ты бы мог помочь мне, ты мне нужен сейчас.
— Для чего? — прошипел он. — Держись от меня подальше, или я тотчас же уйду от тебя! Впрочем теперь ты и сама справишься, завтра будешь дома. Прощай!
Он встал, а Ханне вцепилась в его руку.
— Будь так добр. Будь добр, не уходи, — молила она. — Больше я никогда не поступлю так, только не оставляй меня.
Ветле удрученно уселся снова.
— Больше такого никогда не должно повториться, ты прекрасно это понимаешь. У меня это вызывает одно лишь отвращение, терпеть этого не могу. Обещаешь оставить меня в покое?
Она замахала руками перед горлом и грудью.
— Честное слово, я умру, если еще раз попытаюсь, обещаю тебе!
Он кивнул головой.
— Ну и отлично. Но однако, думаю, спать я пойду вон туда в церковь, на другой стороне улицы. Ты можешь остаться здесь. Рано утром увидимся.
Она вскочила следом за ним.
— Нет, я боюсь. Мы можем лечь в разных концах церкви.
— Как хочешь.
Они перешли вместе улицу и устроились каждый на своем месте в большой пустой церкви. Мраморный пол был холоден, но Ветле с благодарностью воспринял этот холод.
Дело в том, что он испытывал огромный, неизмеримый стыд от того, что сильно возбудился и обрызгался, почувствовав близость Ханне. От этого он и проснулся и именно это и явилось причиной того, что он рассердился на нее так сильно.
На следующее утро они продолжали путь по направлению к городу, где жила ее мать.
Всюду они видели ужасные последствия войны. Здесь недавно были немцы, а потом отступили на несколько миль на позиции, которые сейчас и занимали на западном фронте.
Расстрелянные снарядами деревни. Люди без пищи, без дома, без надежды. Запущенные поля, загрязненные реки и озера.
Ветле не мог понять, как могла случиться такая бессмысленная беда, и это удивление вместе с ним разделяли девяносто девять процентов населения земли. Последний, один процент, составляли лишь люди, рвавшиеся к власти, восхищавшиеся борьбой и героизмом.
Они с Ханне в этот день почти не разговаривали. Отношения были напряженными. Она смотрела на разрушения со страхом в глазах.
В последние сутки они часто встречали монахинь, ходивших из дома в дом с корзинами в руках, и видели, как они делились хлебом и утешали бездомных.
— Они во всяком случае выполняют свой долг, наполненный глубоким смыслом, — говорил Ветле за день до этого. Ханне сухо рассмеялась.
— Я часто думала о том, что жизнь в монастыре осталась для меня единственным выходом. Поскольку в мире для меня места нет. Он быстро взглянул на нее.
— Ты можешь представить себя монахиней? Не как побег от горькой судьбы, а как следствие твоей веры в Бога?
Она задумалась.
— Да, — ответила она, удивленная своей собственной реакцией. — Могу.
Но это было вчера. Сегодня они не разговаривали друг с другом.
Они шли сейчас мимо женского монастыря. Несомненно, в него иногда попадали снаряды, но стены были такими толстыми, что выдерживали их удары. Монахини выходили оттуда с новыми корзинами.
После обеда они уже подходили к месту, где родилась Ханне.
Ветле видел, что она начала волноваться. Как-то ее встретят?
Ей не стоило страшиться того, как ее примут. Когда наконец они добрались до деревни, едва передвигая ноги, они потеряли дар речи, пришли в ужас.
Деревня была сожжена дотла. От домов остались одни лишь руины.
— Бой мой, — прошептал Ветле.
Ханне перекрестилась.
И все же среди руин они встретили людей, которые, растерявшись, пытались построить на зиму для себя новый дом на старом месте. Это была пожилая пара.
66 
