162 
– Мечтать иногда полезно, – вздохнула Евлалия, – но я не вижу причин для перемен. Нужна по меньшей мере новая революция, чтобы свергнуть «божественного» Робеспьера!
Это было 6 термидора, и две узницы не знали, что на следующий день одна из самых красивых женщин того времени, Тереза Кабаррю маркиза де Фонтене, передала из тюрьмы Карм своему любовнику, депутату Конвента Тальену, записку следующего содержания: «Только что отсюда вышел судебный исполнитель. Он сообщил мне, что завтра я предстану перед трибуналом, а следовательно, отправлюсь на эшафот. Это напомнило мне сон, который я недавно видела: Робеспьера больше нет, все тюрьмы открыты. Но из-за вашей невероятной трусости скоро во Франции не останется никого, кто смог бы сделать мой сон явью».
9 термидора с утра небо затянули свинцовые тучи, то и дело сверкали молнии. Температура поднялась до 40 градусов, и в городе установилась странная атмосфера. На утренней перекличке жандармы явно нервничали, собаки, которых они держали на поводках, рычали, словно в предчувствии опасности. Очень быстро собрали осужденных для заседания трибунала, их оказалось около пятидесяти. Позже стало известно, что в пригороде Сент-Антуан народ пытался их освободить. И хотя войскам удалось подавить бунт, многим стало ясно, что чаша терпения парижан переполнилась.
Ламбер Тальен, депутат Конвента, получив записку своей любовницы, находился в состоянии, близком к сумасшествию. Он по-настоящему любил эту женщину, и отчаяние заставило его забыть о собственной безопасности. Тальен понимал только одно: либо Робеспьер погибнет сегодня, либо Тереза Кабаррю завтра взойдет на эшафот. Избитая фраза: «Победить или умереть», которую он сам не раз произносил, не задумываясь над ее смыслом, вдруг открылась ему во всей своей грозной прямоте. Для него она теперь означала либо счастье с Терезой, либо крушение всех надежд. В тот же день с трибуны Конвента он призвал депутатов к свержению Робеспьера...
Париж пробуждался. Люди, раздраженные гротескным культом, установленным на Марсовом поле, и морализаторскими речами Робеспьера, выведенные из себя все увеличивающимся числом казненных, дали наконец волю своему гневу. В обоих комитетах и в Конвенте нарастала враждебность по отношению к Неподкупному, подогреваемая Фуше, Тальеном, Баррасом и Фрероном. Это был по-настоящему страшный день!
Вечером по городу распространился слух о том, что Робеспьер и его друзья свергнуты. Этот слух добрался и до тюрем. В ратуше говорили о том, что один из жандармов выстрелил в Робеспьера и раздробил ему челюсть, а палач Сансон вместе с помощниками и последними жертвами разобрал свою страшную машину.
На следующий день в трибунал никого не вызывали, и слух подтвердился. Робеспьер, с перевязанным грязной тряпкой лицом, отправился на эшафот вместе с братом Огюстеном, красавцем Сен-Жюстом и верными друзьями, которых хватило на три повозки. На этот раз окна на улице Сент-Оноре открылись, из них выглядывала прилично одетая публика. На казни присутствовали красивые женщины в изысканных туалетах.
Кошмар закончился. Люди ликовали.
Лаура и госпожа де Сент-Альферин, плача, обнялись. Даже если страстно желать смерти, все равно прекрасно почувствовать себя живой и больше не испытывать страха!
Никогда солнце не казалось этим людям таким лучезарным, как в то августовское утро, когда перед ними распахнулись ворота тюрьмы.
В Майском дворе, где больше не стояли повозки Сансона, собралась огромная толпа. Родственники и друзья пришли встретить тех, кто вернулся из страны отчаяния и смерти. Люди толкали друг друга, поднимались на цыпочки, чтобы увидеть родное лицо. Несмотря на текущие по щекам слезы, все сияли от счастья.
Первым Лаура увидела Питу. Оставив Евлалию, она бросилась к нему с радостным криком.
– Благодарение богу, вы живы, друг мой! Я так волновалась за вас! Каждый день я боялась увидеть вас в этом страшном низком зале...
Взволнованный Питу не находил слов. Он молча обнял молодую женщину и поцеловал ее, но быстро отступил, давая дорогу Жуану. Жоэль выглядел ужасно: в волосах его появилась седина, синяки под глазами свидетельствовали о бессонных ночах.
Лаура положила руки ему на плечи и привлекла к себе:
– Жоэль! У меня нет слов, чтобы выразить мои чувства! Благодаря вашей заботе я прожила эти дни, не страдая от голода.
– Я всего лишь исполнял свои обязанности. Разве я не ваш слуга?
162 
