Последние отзывы

  46  

Это было совсем неплохо, и Реми почувствовал, что стоит продвинуться дальше. Он положил крепкую руку на плечо Од.

— Вы не отвечаете, сестрица?

— Простите? Вы что-то сказали?

— У меня сегодня что-то рябит в глазах. Ведь я вижу там именно брата Оливье де Куртене, правда?

Малышка обернулась, и Реми увидел ее пунцовое лицо и ярко засверкавшие глаза. Он понял, что интуиция его не подвела. Молодой скульптор довольно хорошо разбирался в людях, потому что привык изучать лица, повадки и привычки как своих близких, так и тех, с кем ему доводилось встречаться. И хотя в отношении женщин он большим опытом не обладал, он почувствовал — возможно, из-за бессознательной ревности, кольнувшей его в сердце, — что его прелестная сестричка влюблена в тамплиера. Она, впрочем, ответила с трогательным смущением:

— Мне кажется, вы правы, братец. Должно быть, это он! И рядом с ним его друг, брат Эрве д'Ольнэ...

Второе имя несколько озадачило Реми. Может быть, речь шла о другом тамплиере? Да и вообще, точно ли он увидел, что она покраснела, что вспыхнули ее прекрасные светлые глаза? В конце концов, молоденькая пятнадцатилетняя девочка имеет право покраснеть, когда с ней заводят разговор о мужчине! Он вдруг подумал, что у него есть верное средство удостовериться в своей догадке: для амвона собора Богоматери ему заказали вырезать фигуру Иоанна Крестителя. И он решил придать ему черты брата Оливье: вот тогда и станет ясно, как Од отнесется к этой картине из камня. Кроме того, Реми честно признавался самому себе, что трудно было бы найти более красивую модель для облика Предтечи, чем это гордое лицо, за чьей серьезностью скрывался, он был в этом уверен, полыхающий огонь страстной души. Конечно, резчик не боялся, что Од, если и любит брата Оливье, получит в дар ответное чувство, которое приведет ее к гибели: рыцарь-монах принадлежал к самой чистой, самой непримиримой части Ордена, о котором уже ходили все более и более странные слухи. Оливье был похож на дарованный небу стальной клинок из закаленной стали... о который свежее сердце девочки может лишь больно пораниться. И вот этого Реми любой ценой поклялся не допустить...

На колокольнях часовни звонари ударили последним погребальным звуком: тело принцессы внесли в пределы монастыря якобинцев, и кортеж двинулся к открытому порталу часовни, усеянному горящими свечами. Навстречу двинулся аббат в окружении монахов...

— Больше смотреть не на что, — сказал мэтр Матье, потирая руки, чтобы согреть их, потому что поднялся очень свежий ветер. — Пошли домой! На сегодня с меня хватит погребальных песнопений и слезливых причитаний! Ты довольна, малышка?

— О да, батюшка! Это было так красиво, благодарю вас.

Семья направилась к повозке, в которую была впряжена крепкая лошадь. Ее оставили под навесом стройки, где в этот день никто из почтения к принцессе не работал. Реми подсадил сестру к отцу, сам сел на козлы, и повозка стала спускаться к Сене, чтобы пересечь остров Сите, потом второй рукав реки и по Венсенской дороге отправиться в местечко Монтрей, где семья жила возле церкви Святых Петра и Павла.

Построенный предком, великим архитектором Пьером де Монтреем, который создал Сен-Шапель ^[31]и множество других прекрасных зданий, отчего его с супругой удостоили погребением в церкви Сен-Жермен-де-Пре, их дом был самым красивым в деревне, после монастыря и жилища сеньора. Он был построен из красивого камня, тогда как все другие дома были саманными — в Монтрее почва была из мергеля ^[32], который вместе с гашеной соломой представлял собой очень дешевый и одновременно легкий в обработке материал. Это была настоящая усадьба: за оградой был разбит огород, цветочные клумбы, небольшой садик и даже маленький виноградник. Деревня стояла на холме, откуда были видны лес и королевский замок Венсенн, излучина Сены и весь город Париж В этом доме царили женщины. Хозяйкой была Жулиана, жена Матье, все еще привлекательная, несмотря на то что ей шел пятый десяток. Темноволосая, с карими глазами, дородная, но крепкая, веселая и живая, с полными губами, на которых часто играла улыбка, она любила свой дом, которым управляла твердой рукой, свой сад и огород, где выращивала капусту, свеклу, шпинат, горох ^[33]и разные травы, в которых разбиралась не хуже монаха-травника, любила безупречное белье и, естественно, свою семью. Даже ее свекровь, старая Матильда, еще сильная и в здравом уме, после смерти мужа беспрекословно уступила ей бразды правления. И помогала, как могла, хотя с возрастом стала подолгу засиживаться у очага, но без дела никогда не оставалась: она пряла чистейшую шерсть и вышивала, как фея, при условии, что домочадцы с более зоркими, чем у нее, глазами брали на себя труд вдеть нитку в иголку. Она стала сутулиться, но старалась держаться прямо на скамье со спинкой, сколоченной для нее внуком Реми, которого она обожала, как и внучку Од, но старалась не слишком это показывать, считая, что всякие нежности и ласки только вредят формированию доброго характера. Именно от нее Од унаследовала свои большие лазурные глаза, и случалось, что из-под морщинистых, постоянно опущенных век пробивалась иногда голубая молния в подтверждение какой-либо реплики, в которой не всегда наличествовало христианское милосердие. Матильда была остра на язык...

  46